Я разглядывала нечто, похожее на головастика в монитор и не верила своим глазам. Открывала и закрывала рот в полнейшем в шоке — как? Ведь говорили — бесплодна, только ЭКО с донорской яйцеклеткой; и то, шансы пятьдесят на пятьдесят.
— Хотите фотографию?
Закивала, как неваляшка. Конечно, хочу!
Домой летела на крыльях. Я беременна. Я беременна! Настоящее чудо — живое, внутри меня.
А вот у двери квартиры моя радость постепенно сменилась страхом.
Если не поверит, что ребёнок от него? Если подумает, что изменяла? Если…
Весь вечер грызла себя, переживала, искала правильные слова. Руслан следил за мной цепким взглядом — чувствовал, что–то не то. Ночью, когда лежали в постели, не выдержал:
— Божена, в чём дело? Ты сама не своя.
— Руслан… — села на кровати, согнула колени и обхватила руками, — Рус, я беременна.
Он замолчал. Я сжалась, боялась повернуться. Если не поверит, прогонит — как я буду жить дальше?
Почувствовала прикосновение, напрягла спину. Он повернул за плечо — сидел, опираясь на дрожащую руку.
— Что ты сказала?
— Я беременна, — повторила тихо, закрыв глаза.
Если не поверит, что от него, пусть лучше убьёт сразу — чтоб не мучилась.
— Ты шутишь?
— Нет. Я могу показать, сегодня УЗИ делала… — пролепетала, зажмурившись.
— И ты ещё сидишь тут, дура! — взревел так громко, сжал больно плечо рукой, — Неси снимок, живо! Быстро!
Я подскочила, как ошпаренная. Прихожая, сумочка, вернулась обратно. Вывернула всё наизнанку, достала два снимка — толком–то и не разобрать. Протянула ему, а он вцепился пальцами, уставился на чёрно–белую тонкую глянцевую фотографию. Потом взвыл, упал на спину — сжал бумажки в ладони.
— Русланчик, миленький… — рухнула на колени, уткнулась носом в его кулак, — Твой он, твой.
— Ты что, совсем идиотка? — прошипел яростно, — Я знаю, что он мой.
Я подняла голову и удивлённо моргнула.
— Даже не сомневаюсь, — он кивнул и снова приподнялся — медленно, — Я просто… Я сейчас прыгал бы до потолка, Ень. Я бы сейчас до небес допрыгнул бы, дыру в крыше проделал головой, и прямиком до небес… Но… Не могу…
Обнял меня, прижал к себе — как же сладко.
— Люблю тебя, — прошептал в макушку, — Моя. Мои, — быстро поправился, и поцеловал — жарко и с пылом, как раньше.
25
Как пусто в душе без миражей, без волшебства.
Мы здесь лишь на миг, пусть он звучит, словно слова молитвы.
Я светилась. Светилась изнутри, сияла, как галогеновая лампочка — счастье. Счастье огромное, безмерное, реальное. Животик только округлился — а я уже носила обтягивающие водолазки и клала руку на него — показывала всем своё чудо. Хотелось кричать, вопить от радости.
Руслан тоже радовался. По ночам изворачивался и лежал головой на животе — пытался что–то там услышать. Один раз даже попросил дать стакан, приложил к пупку и долго–долго хмурился. Потом купила ему стетоскоп — дешёвенький, простенький.
Слушал каждый вечер, прикладывая нагретую дыханием стальную таблетку к моей коже, говорил — слышит. Я ничего не понимала — какие–то бульканья, толком не разобрать. А он слушал и мурлыкал мне: «Тук–тук. Тук–Тук. Тук–Тук». Быстро–быстро.
Округлилась я моментально — бёдра раздались в ширь. Он смеялся, говорил: «Стала похожа на человека, а то кожа да кости». Каждый день делал новые попытки вставать, передвигать ногами. Я улыбалась, радовалась даже сантиметровому шажочку, пекла пироги — отмечали каждую победу.
Пошёл он, когда я была на восьмом месяце. Купили трость — опирался на неё, сильно хромал. Но шёл сам.
Однажды столкнулись с соседом, тем самым — с первого этажа. Он имел неосторожность пробормотать себе под нос: «Нагуляла, поди, от другого». Руслан тогда взревел, трость отбросил — как на ногах устоял не знаю. Вцепился мужику в горло, тряс его, как тряпичную куклу. Умоляла оставить, а он только рычал:
— Убью, гнида. Хоть слово одно скажешь в адрес моей жены, убью. Закопаю.
Отцепился от него, с трудом. Я перепугалась не на шутку, убежала домой, долго плакала. Просил прощения, целовал колени и огромный живот — простила. Как не простить? Да, горячий; да, вспыльчивый; но он же ради меня, ради нас… Пообещал, что будет держать себя в руках.
Сосед съехал через месяц. Оглядывался на нас с опаской, да и Бог с ним.