С самого начала Тим немного схитрил. На то свои причины. Он шел не наобум. Помещение куда пробирался имело не заделанное окошко, выходившее рядом с мусоропроводом. Сам мусоропровод давненько не работал, вернее Тим не помнил тех времен, когда бы он функционировал. Сейчас возле заколоченной двери стояли набитые доверху пакетами, тряпками, бумагой и прочими отходами большие металлические баки на колесиках. Иногда приезжала мусорка и опорожняла их. Один из таких баков окошко и загораживал. Разведал его Тим случайно, когда играл с пацанами в войнушку. Отличное место прятаться. Комарик предлагал даже организовать здесь схрон. Можно было. Но по весне подвал топило и говна там плавало по яйца. Что за прикол лезть в парашу.
Преодолев несколько грязных переходов и нацепляв на кроссовки земли, Тим достиг цели. Толстые и тонкие трубы изгибались вдоль стен и уходили в потолок. На некоторых стояли ящички с замершими цифрами. Воды во всем доме нет месяц. Такие же ящики у них в туалете. Мать иногда ворчала на отца за открытые краны, когда бреется. Тот всегда возмущался.
− Тебе бы мою бороду.
− А тебе мои дни.
О каких днях речь, Тим додумался сам. Не сразу, но дошло. В садике, а позднее школе, раз в месяц проводили родительское собрание. Отец подобных мероприятий никогда не посещал. Только мама.
− Опять припашут. Деревья сажать, клумбы копать. Много отцов пришло лавки ремонтировать? Я да Стас.
− Прошлый раз это год назад, − тщетно увещевала мама. Не смотря на изысканные ухищрения и умение добиваться своего, отца она не уговорила. Он был согласен на многое, даже проверять «у оглоедов» уроки, но не идти в школу.
Наперво Тим, удостоверился в сохранности его и Комарика тайника. Рогатка, спички, якобы утерянный приятелем дневник, цветные мелки стыренные в классе, внутренности домофона и горсть гильз и патронов. Никуда не делся и тяжелый пистолет со сбитой и исцарапанной ручкой. Валыну они надыбали возле «Токио», через три дня как ухайдакали Водяного, наделав в нем шесть дыр.
Опираясь на приставленную к стене доску, мальчишка подтянулся за трубу, перецепился за следующую, опять подтянулся и взобрался выше. Придерживаясь, прошел в самый угол и вкарабкался на следующую обводку труб. Так постепенно перемещаясь то по вертикали, то по горизонтали, добрался до окна. Осторожно высунулся. Для такого времени дня — на дворе полдень, удивительно тихо. Не визжит малышня, гоняясь вокруг квадрата песочницы; не скрипят качели и не толчется возле горок очередь; не слышны выкрики из детского городка и футбольной площадки; не бренчит на гитаре Пума, лучший друган Рема…
− Я не верю твоим слезам…. О!… тару-рам!
Я не верю твоим словам…. О! пару-пам!
…Не громыхают костяшки домино и не ржут дядьки, величаемые Комарихой стоялыми жеребцами; не кучкуются бабульки посудачить над каждой короткой юбкой поздно вернувшейся домой. Не пьют в беседке пивас парни из соседского двора, корешась со здешними. Даже из пятой квартиры не доносится привычная громкая музыка. «Концерт с живодерни» так называл её отец, но Тиму нравилось. Такое ощущение, гром загнали в барабан и, он там лупит со всей дури. Нравились и плакаты, украшавшие жилище. Похожие рожи рисуют в комиксах про вампиров, оборотней и зомби. Но не единой музыкой жив человек. Бубуин, жильц из пятой, мышковал травкой и прочей «херней». Что за херня − двор в теме. Таблетки, порошки, укольчики.
Тим выбрался в окошко и, стараясь не засветиться, перебежал к подъездной двери. Прислушался, есть ли кто? Окружающая тишина настораживала, а не успокаивала. На самом пороге едва не наступил в плохо затертую кровь. След волочения тяжелого обрывался у канализационного люка. Крови Тим не испугался. Как-то ему расквасили шнобель и кровь хлестала как из-под крана. Лужа всяко больше натекла. Интересно, кого приложили по сопатке? Хорошо бы Брюкве.
Вошел в подъездный сумрак. По стеночке пробрался на первый этаж. На панели, по синей краске, накарябано: Весь мир бардак, все бабы… Последнее слово многократно затерто. Оставлен компромиссный вариант − суки. «Суки» устроило всех. Тим в курсе, кто писал, для кого и чья рука исправляла.