Иван Евграшин
Стальной Лев Революции
Начало
Пролог
Ударили барабаны, заставив притихнуть гудящую Красную площадь, на которой теснились тысячи людей, пришедших на празднование.
В наступившей тишине, пронёсся голос командующего парадом, начштаба РККА Михаила Фрунзе.
— Пара-а-а-д! Смирна-А-А! К торжественному маршу! Побатальонна-а-а! На одного линейного дистанция! Первый батальон прямо, остальные напра-во! Шагом, марш!
Первыми дрогнули знаменосцы. За ними…
Я чуть повернул голову, покосившись на Сталина. Его усы, ещё чёрные, а не те, седые, что помню ещё по школьным учебникам, чуть шевельнулись. Улыбается. Его любимцы идут — Вторая стрелковая дивизия, которую между собой все давно уже называют Первой Гвардейской. А может на самом деле получится уговорить его? Можно попробовать. Ведь именно эту дивизию он лично поднимал в атаку при штурме Варшавы, заменив убитого командира. И они же вытаскивали его, попавшего под пулемётную очередь, из-под обстрела. С тех пор ходит с тростью, прихрамывая на правую ногу, поэтому на трибуне Мавзолея сегодня поставлен высокий табурет. Но сейчас стоит ни на что, не опираясь, и правая рука поднята под козырёк фуражки. Принципиально ведь не садится. Знаю я его. Нет, чтобы о здоровье своем подумать. Упрямый русский грузин.
— Коба, ты как? — спрашиваю почти шепотом, чтобы стоящие рядом товарищи не услышали фамильярности.
— Нормально, Лёва, не переживай. Еще часа полтора выдержу. Это же первый парад, нужно выдержать! Смотри, Лев Давидович, твои троцкисты идут, — толкнул меня Сталин.
Я посмотрел на проходящих перед трибуной бойцов. Шутник, однако, товарищ Сталин. Но доля правды тут есть. Именно я высказал предложение создать из солдат и офицеров капитулировавшей Добровольческой армии штурмовые батальоны для финского фронта. А что, лучше было бы их заставить умирать с голода и гнить заживо на Лемносе? А тут хоть умереть с честью… Они и вынесли на себе основную тяжесть Карельско-Кольской кампании, отбросив финнов от Ленинграда и отрезав их от Баренцева моря. И странно смотрятся теперь золотые погоны на фоне красных знамён. Но заслужили — кровью и жизнями. Уцелел лишь каждый четвёртый.
И мы уцелели. И Россия. Хотя, видит Бог, как это было нелегко.
Да, сегодня военным парадом отмечаем десятилетие революции.
Вспомнить страшно, сколько пришлось пройти и пережить за эти годы.
Но люди все помнят. Вот эти самые красноармейцы, что поднимали знамёна над Варшавой и Печенгой, Краковом и Харбином. Кто летом двадцатого шёл через Сиваш, отрезая Врангелю пути к отступлению. Кто ходил в штыковые атаки по байкальскому льду…. А, сколько их осталось там, на полях этой бойни, резавшей народ по живому? Много чего можно вспомнить.
— Чего грустишь, Лёва? — Коба подмигнул мне и перешёл на шёпот. — Не грусти. А помнишь, как мы с тобой под Пермью?
— Конечно, помню, как ты мне в ковре дыру своей папиросой прожег, — ответил я, и Сталин добродушно рассмеялся.
Еще бы я не помнил.
Сразу повеяло холодом и заныло левое плечо.
Глава 1
Для меня эта история началась очень далеко отсюда, в другом времени, в другом теле и, быть может — в другом мире.
Началась откровенно глупо. Даже предсказуемо, не мной, глупо — это уже я.
В той, предыдущей жизни, меня звали Иван, если полностью Иван Васильевич Пухов. Родился я в небольшом старинном русском городе Владимире. Потом учился в Политехе, на радиоинженера. Когда началась перестройка и конверсия, мою специальность, предназначенную для ВПК, просто упразднили. Тогда-то и прозвучала в первый раз шутка — «О, Иван Васильевич меняет профессию». После этого я менял профессии еще несколько раз: был ремонтником видеоаппаратуры, звукотехником, компьютерным техником, а потом стал программистом. Работа была по мне, и, в общем, больше я менять профессию не думал. В 2000 году переехал в Москву, в Ново-Переделкино, жил, особо не тужил. Устроился инженером-программистом в компанию «Яндекс».
Родители мои так и жили во Владимире. Я помогал им в основном деньгами. Зарплата была большая, даже по московским меркам. Братья мои и сестры тоже не оставляли стариков, но у них и семьи были и дети, а я как развелся пару лет назад, так и не женился вторично. Наверное, выбирать надо было меньше. Поэтому жил по большей части один.
Все как у всех холостяков — работа, книги. Правда, со здоровьем были проблемы. Да и вообще, если честно, совсем хлипким я был.
Глупо было получить по голове вот так, ночью, по затылку из-за новенькой электронной книги, даже не увидев того, кто ударил.
Еще глупее, что это произошло уже во второй раз. Первый раз все было точно так же. Вся разница в том, что тогда у меня был новенький КПК, и в тот раз мне повезло. Как раз в момент, когда меня уже обчистили, но еще не убежали, к подъезду подошел мой сосед, Леха. Вот он-то и спугнул тех парней, потом отвез меня в больницу, где меня привели в сознание, а потом разговаривал с дежурным следователем в отделе милиции. Они сами обо всем договорились. Заявление писать не стали. Я сидел в кабинете и чувствовал себя полным идиотом.
Через четыре дня Леха зашел ко мне домой и отдал мне КПК. На мой вопрос: — Как ты его нашел, ты же модель не знаешь? — он ответил просто. — Сам же говорил, что таких штук десять в Москве и зарядку к нему не купишь, — и добавил. — Парни извинились.
Именно Леха и прочел мне тогда лекцию о том, что, живя в Ново-Переделкино, нельзя забывать о том, что на самом деле ты живешь в микрорайоне «Солнцево». Поэтому доставать новенький КПК в восемьсот тридцатом автобусе, на котором конечным маршрутом обозначен одиннадцатый микрорайон Солнцево, да еще большими русскими буквами и цифрами — глупо и очень неосмотрительно, особенно в половине двенадцатого ночи. Он попросил меня больше так не делать, а если и делать, то сначала позвонить ему и предупредить.
Так получилось, что после этого случая мы подружились. Иногда он заходил в гости, и мы выпивали. Я больше специализировался по чаю, а Леха употреблял виски.
Странным он был парнем, Леха. На первый взгляд очень жесткий к людям, но при этом невероятно добрый и всепрощающий с детьми. По его лицу вилось несколько шрамов, которые выглядели как ножевые. Однако потом он рассказал, что шрамы появились после автомобильной аварии. Бандит бандитом, а «Войну и мир» периодически перечитывал и Пушкина очень уважал, особенно «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». Да и прозвище у него было странное — «Магистр». Именно Леха, увлекавшийся, между прочим, еще и историей, видимо в перерывах между размахиванием битой, своими рассказами привил мне интерес к ней. Не к бите, а к истории. Про дела свои он не рассказывал, а вот про Гражданскую войну, двадцатые и тридцатые годы, мог говорить часами. Очень уважал он этот период Истории России. При этом голословных утверждений Леха не принимал, особенно после первых грамм трехсот вискаря, всегда просил указать источник. А выводы, которые он озвучивал, иногда были парадоксальны и настолько отличались от общепринятых точек зрения, что мне пришлось самому начать читать исторические документы и исследования.
Мои исторические исследования начались, после того как однажды мы с Лехой заговорили о «Белом движении». Он достаточно терпеливо меня выслушал сначала по поводу Колчака, который был «Великим адмиралом», потом про Деникина, который мог бы стать «Спасителем Отечества», а вот когда я окрыленный его интересом перешел к Николаю Второму и начал рассказывать про его Святость, Леха заявил.
— Херня это все. Ты же умный человек. На просторах Всемирной паутины себя как рыба в воде чувствуешь. А несешь ересь!
После этих слов он заржал настолько искренне и заразительно, что я даже обидеться на него не смог. С другой стороны обижаться было бесполезно. Потому я решил уточнить, в чем собственно ересь. После моего вопроса Леха некоторое время думал. Он налил себе «Чиваса», а мне долил чая. Выпил и только потом ответил.
— А в том, что родились мы с тобой в стране советов рабочих и крестьян, а не в какой-то другой.