— Только в гимназии. А потом получил наследство и поехал сюда управлять поместьем.
— Ух ты, как интересно у вас жизнь сложилась! Вы делаете очень важное дело. Мне всегда хотелось узнать, как помещики охраняют свои владения, проникнуть в ваши тайны, о чём никто не говорит во всеуслышание.
— Как вы сами убедились, никаких тайн в нашем деле нет. Это просто работа — тяжёлая и опасная.
— Поэтому я восхищаюсь такими, как вы, — Анжелика взяла остаток пирожного пальцами и запихнула в рот, после чего вытерла руки и губы салфеткой.
— Приятно получать благодарность за свои труды, — сказал я. — Ваша работа тоже интересная. Везде бываете, делаете репортажи.
— Это да… — в голосе собеседницы почувствовалась неуверенность.
— Разве не так?
— Нет, вовсе нет… Точнее… сложно сказать. Интересные репортажи часто в печать не берут, требуют освещать всякие празднования и прочие скучные вещи. Некоторых сотрудников за границу в командировку посылают — вот им хорошо. А меня — нет, я нештатная, да ещё считаюсь… «неопытной», — Анжелика изобразила пальцами кавычки.
— Возможно, вам действительно стоит набраться опыта.
— А что, я плохо написала статью? Вы же сказали, что вам понравилось.
— Как по мне статья прекрасная. Но я не знаю тонкостей вашего дела.
— Вот видите. А нет никаких тонкостей. Главное, чтобы публике нравилось. Тогда журналы лучше покупают, рейтинг растёт. Просто у нас такой редактор… он вечно боится всего нового, перестраховывается. Уверена, мою статью он тоже зарубил без причины. Побоялся, как бы не прогневить кого-то из властей.
За окном полил дождь. Капли застучали по асфальту, по листве деревьев, по стеклу. Над прохожими раскрылись разноцветные купола зонтов, кто-то из застигнутых ненастьем побежал прятаться.
— Осень, — проговорила Анжелика, глядя в окно. — Вечно дожди, серость и прочая ерунда.
— Не любите осень?
— У меня она вызывает скуку. Все мысли о близящейся зиме. А со статьёй я придумала, что сделаю. Отправлю её в какой-нибудь иностранный журнал, который на русском издаётся. Там запросто возьмут.
— Думаю, это рискованно. Если кто-то не желает, чтобы информация обо мне просочилась в прессу, у вас могут быть неприятности.
— Да бросьте. Говорю же, наш главред просто перестраховывается. Боится то ли владельца журнала, то ли внимания со стороны третьего отделения. А по факту я ничего запрещённого не написала, никакие секреты не выдала. Поэтому статья будет опубликована, пусть и не у нас, — торжественно заявила Анжелика, и её взгляд просветлел.
— Что ж, поступайте так, как вам подсказывает совесть, — отговаривать Анжелику было бесполезно, ведь ей взбрела в голову очередная «светлая» идея.
— И я попытаюсь нарыть ещё какую-нибудь информацию про ваших родителей.
— Но зачем?
— Мне интересно. Хочу докопаться до правды. Для чего ещё я стала журналисткой? Мне один мой знакомый из редакции обещал найти на следующей неделе статьи двадцатилетней давности про ОПКТЭ. Свяжусь с теми, кто их писал, и пообщаюсь.
— Ладно. Тогда я заплачу за любую информацию, касающуюся непосредственно моих родителей и сфабрикованного против них дела.
— Ну что вы. Я ничего не собиралась у вас просить. Если все узнают правду, это для меня станет лучшей наградой. Ну так что, дождь вроде бы не слишком сильный, можем идти. А то мне сегодня ещё к родителям надо заехать на ужин.
Мы встали из-за стола. Я подал Анжелике плащ, надел свой, и мы вышли из кафе. Дождь, и правда, оказался несильный, но долго находится под этой холодной моросью всё равно не хотелось.
Перед входом в кофейню на тротуаре стоял длинный парень с сухим, недовольным лицом. Он держал в руке зонт. Анжелика застыла как вкопанная.
— Геннадий? Ты что здесь делаешь? — проговорила она с недоумением.
— Просто мимо проходил и тебя в окне увидел, — сказал парень сухим, нервным голосом. — Вот как, значит, ты время проводишь. Не представишь своего друга?
— Э… Светлейший князь Святослав Павлович Прозоровский, мой знакомый. Святослав Павлович, а это мой жених, дворянин Геннадий Андреевич Крюков.
— Очень приятно, — проговорил я улыбнувшись. — Оставлю вас наедине.
И тут парень вспылил:
— И теперь вы собираетесь просто так уйти, господин Прозоровский? Вы дважды находились наедине с моей невестой, более того, затащили её к себе домой! Я не могу это воспринять иначе, как личное оскорбление! Как мой секундант может с вами связаться?