В деревянном бараке с вывеской "Столовая" заключенные с шумом бросились занимать места за длинными столами. Картавый не торопился. Не торопились садиться еще трое. Один из них, невысокий, с лисьей физиономией, по кличке Чинарик, хищно, нарывисто оглядывал сидящих за столами зеков. Те поспешно прятали глаза. Чинарик "держал" зону. О нем Картавый уже был наслышан. Второго он тоже знал — высокий, плечистый Кабан мужик заметный. Он стоял рядом с Чинариком и смотрел пустым скучающим взглядом куда-то поверх суеты. Третьего Картавый видел впервые. Тот что-то говорил, дергаясь всем телом, явно изображая из себя блатного.
— Дешевка! — глядя на него, заключил Картавый. Эти трое были явно сытые. Приблатненный подошел к парню, что сидел у торца стола, и, кинув по сторонам взгляд, сбросил того бедром со стула. Парень от неожиданности сел на пол. Несколько человек гоготнули. Парень не спеша, поднялся. Его черные выразительные глаза сверкнули. Взгляда он не прятал.
— Парень-то не трус, — отметил Картавый, — и, похоже, что с хорошей памятью — это они зря так!
Заключенные расселись по местам и дружно застучали ложками. Он вздохнул и тоже двинулся к свободному месту, но на его пути встал приблатненный — лагерная кодла решила прощупать новенького! Картавый ударом плеча продавил себе дорогу. Приблатненный прошипел что-то, но сел к своим, и, тут же, принялся объяснять корешам что он сделает с этим. До Картавого долетали обрывки угроз:
— Да я ему … да он у меня!
Картавый знал: если он не хочет ходить по зоне, опустив глаза, а он этого не хочет, то схватки с этими ребятами ему не избежать. Как утверждал Рэм, по кличке Полковник, первым начинать выгодно — ты выбираешь место и время, соображаешь ситуацию. Но главное, это сбивает с толку, неожиданность вызывает страх и растерянность, а страх изгоняется далеко не сразу.
Разогрев себя, приблатненый прошипел, обращаясь уже к Картавому:
— Ну, ты. Гад! Готовься…
Картавый поднялся и, перегнувшись через стол, процедил сквозь зубы:
— Заткнись, засранец!
Заключенные замерли.
— Ах, ты — падла! — в тишине визгливый голос приблатненного резанул слух. — Гад, позорный! Я тебе кишочки-то выпущу!
Захлебываясь угрозами, зек медленно поднимался со своего стула.
— Брезгунов, на место! — охранники бросились к заключенному, лицо которого корежила дикая злоба.
— Понял? Нет? — орал тот, выбираясь из-за стола, но его уже обступили и заломили руки.
Картавый придвинул к себе миску. Взял в руки хлеб, спрессованный из кусков, которые уже послюнявили чьи-то рты, и, сделав вид, что ему на все плевать, принялся есть. Чинарик взглянул в его глаза и нахмурился. Картавый догадывался: тот увидел в его прозрачных, вызывающих оторопь — как утверждал Рэм, глазах незнакомую угрозу. В столовой вновь застучали ложки, но не так быстро, как вначале. Заключенные, осмысливая увиденное, догадывались: в лагере скоро произойдут события.
ГЛАВА 2
Прижимаясь спиной к стене, Егоров сполз ниже. Рыжий поставил ногу в его сцепленные руки и тот поднял его. Рыжий вытянул кверху руки, пытаясь достать край перегородки. Коридор летнего кафе был узок, дверь, ведущую в зал, откуда доносились пьяные голоса, они застопорили ножкой стула.
— Еще! — еле слышно попросил Рыжий. Егоров приподнял его чуть выше. Вдруг дверь со двора отворилась, и на пороге возник официант — черная рубашка, белая бабочка, его глаза полезли на лоб, он мгновенно метнулся обратно. Егоров сбросил Рыжего с рук, тот выдохнул:
— Рвем?
Они рванули в ту же дверь. На заднем дворе летнего кафе никого не было. Дружно перемахнув невысокий забор, подельники оказались на улице. Егоров мельком заметил у подъезда кафе полицейскую машину. Они бежали вдоль забора, позади взревел двигатель, завыла сирена. Егоров кинулся в переулок, и почти сразу же за ним, визжа шинами, нестерпимо ярко сверкая мигалкой, повернула машина — его заметили! Подхватывая на ходу тяжелую урну, он забежал в подъезд, и бегом вверх по лестничному маршу. Внизу взвизгнули тормоза, дружно хлопнули дверки. Не останавливая движения, Егоров швырнул урну в окно лестничной площадки и тут же кинулся в образовавшийся черный проем вслед за осыпающимися стеклами. Поймав ногами асфальт, он перебежал улицу — ту сторону фонари не освещали. Было слышно, как за домами набирала скорость машина. Егоров бежал под пологом ночи, почти не видя, что у него под ногами, лишь догадываясь, что впереди. Неподалеку истошно вопила сирена, блики мигалки бились по крышам и стенам. Он бежал в никуда — лишь бы скрыться, лишь бы раствориться среди домов, хотя бежать опасно — ночью на улицах полно ментов, можно запросто напороться, а он вроде оторвался от погони, но бешеный ритм бега, больно бившаяся в протоках кровь, не давали сосредоточиться, понукая бежать и бежать, и он бежал, как заяц, попавший под яркий свет фар. Адреналин, придуманный природой лишь для форсажа мышечных усилий, кипел в голове, не давая мозгу работать — инстинкт и разум сейчас мешали друг другу — Егоров никак не мог сообразить, куда свернуть, чтобы укрыться, залечь! Он поворачивал наугад, почти не узнавая улиц, на которых столько раз бывал.