– Из-за очков?
– Да. И по другим причинам. Но об этом потом.
Он повернулся к окну. Бейли последовал его примеру и был слегка поражён, обнаружив, что снаружи идёт дождь. С минуту он молча наблюдал, как сверху лились потоки воды, в то время как комиссар горделиво взирал на это явление природы, будто в этом была его личная заслуга.
– За этот месяц я третий раз смотрю, как идёт дождь. Интересное зрелище, верно?
Бейли был вынужден согласиться, что зрелище действительно интересное. В свои сорок два года он почти не видел дождя и вообще никакого другого явления природы.
– По-моему, неразумно, что вода вот так, без всякой пользы, поливает город, – заметил он. – Её место в резервуарах.
– Лайдж, – ответил ему комиссар, – вы модернист. Вот в чём беда. В медиевальные века люди жили на открытом воздухе, и не только на фермах. Даже в городах. Даже в Нью-Йорке. Когда шёл дождь, им это не казалось неразумным. Они радовались этому, потому что жили близко к природе. Это и здоровее, и лучшее. Все наши беды от того, что мы оторваны от природы. Почитайте-ка на досуге об угольном веке.
Бейли довелось читать и об этом. Он слышал, как многие сетовали по поводу изобретения атомного реактора. Он и сам был не прочь поныть, когда что-нибудь не ладилось или когда одолевала усталость. Человек всегда чем-то недоволен. В угольном веке люди жаловались на паровую машину. А герой одной из пьес Шекспира возмущался тем, что кто-то изобрёл порох. Лет через тысячу кому-нибудь не понравится создание позитронного мозга. К чёрту все!
– Слушайте, Джулиус… – сказал он мрачно. (На работе он предпочитал держаться с комиссаром официально, даже если тот то и дело звал его по-приятельски Лайджем. Сейчас что-то подсказало ему поступить иначе.) – Слушайте, Джулиус, вы говорите здесь о чём угодно, только не о том, зачем вы меня звали. Меня это беспокоит. В чём всё-таки дело?
– Я дойду до этого, Лайдж, – ответил комиссар. – Не подгоняйте меня. У нас неприятность, Лайдж.
– Ещё бы! Здесь иначе и быть не может. Опять что-то с роботами?
– В каком-то смысле да, Лайдж. Я вот стою здесь и думаю, что ещё выпадет на долю нашей старушке Земле… Я сделал это окно не только чтобы иногда любоваться небом, но чтобы видеть город. Смотрю я на него и думаю, каким он будет через сотню-другую лет?
Бейли не был сентиментальным, но и он поддался очарованию открывшегося перед ним вида. Несмотря на окутавшую его серую дымку, город представлял изумительное зрелище. Полицейское управление размещалось на одном из верхних этажей здания муниципалитета, который господствовал над всем. Окно комиссара находилось над крышами соседних башен, устремившихся вверх, подобно растопыренным пальцам чьей-то гигантской руки. Стены этих башен были совершенно гладкими и слепыми – наружные оболочки огромных человеческих ульев.
– Жаль, что идёт дождь, – заметил комиссар. – Не виден Космотаун.
Бейли посмотрел на запад. Комиссар был прав. Горизонта не было видно; башни Нью-Йорка тонули в серо-белой пелене дождя.
– Я знаю как он выглядит, – отозвался Бейли.
– Мне нравится вид на него отсюда, – сказал комиссар. – Его можно разглядеть между двумя секторами Брунсвика. Эти приземистые купола космонитов… В этом все различие между нами и ими: мы тянемся к верху и живём скучно, а у них каждая семья живёт отдельно. На семью – по дому. А между ними земля. Вам доводилось когда-нибудь беседовать с космонитами, Лайдж?
– Несколько раз. Месяц назад я разговаривал с одним по вашему селектору, – ответил Лайдж сдержанно.
– Да, да. Помню. Мне просто хочется пофилософствовать. Мы и они… Разные образы жизни…
У Бейли засосало под ложечкой. «Чем больше комиссар ходит вокруг да около, – подумал он, – тем ужаснее может оказаться известие».
– Это верно, – сказал он. – Но что в этом удивительного? На Земле невозможно расселить восемь миллиардов людей в маленьких куполах. А космониты привыкли к простору. Так что пусть живут, как им нравится.
Комиссар подошёл к столу и сел. Его глаза, искажённые выпуклыми стёклами очков, не мигая смотрели на Бейли.
– Не все так терпимы к различиям в образе жизни. Ни у нас, ни у них.
– Согласен. Ну и что?
– А то, что три дня назад умер один космонит.
Наконец-то дело сдвинулось с места. На узком, печальном лице Бейли не было и следа охватившего его волнения. Лишь едва дрогнули уголки тонкого рта.
– Скверно, – только и сказал он. – Что-нибудь заразное, вероятно. Какой-нибудь вирус или простуда?