Тело Тара Бейли разрывается изнутри щупальцами чужой кибернетики. Беззвучный крик застыл на губах. Воспоминание-удар: синий разряд нервного хлыста, освещающий лицо женщины – не боль, а шок и... разочарование?
Осколок Карнака, душащий целые созвездия цепями тёмной энергии. Гиперборейский холод проникал в кости.
- Кейл… – голос Дмитрия захлебнулся кровавой пеной, — Аккорд… Горит… Силекс…
- Да, Молния, именно так, – отрывисто бросил мужчина, не сбавляя шага. Броня скрипела под нагрузкой. Пот заливал глаза под шлемом, смешиваясь с едкой пылью 'Фронтира', — Мы пришли Дим.
Оба вывалились из пандуса в эпицентр ада – вестибюль Главного медицинского. Хаос ревел, обрушиваясь на остатки сознания. Медтехники с травматологами носились между койками. Голоса сливались в пронзительную какофонию кодов сортировки. Наёмник «Золотого Клыка» бился в конвульсиях на носилках. Половина лица – расплавленный воск и запах палёной кожи. Дипломат Ланари, эфирное тело мерцало от боли. Одно щупальце оторвано, светилось ядовито-зелёным соком на полу, шипящим на плитке, прожёгшим дыру в покрытии. Инженеры, обожжённые охлаждающей жидкостью, обмотанные бинтами, пропитанными розовой антисептической пеной. Воздух вибрировал от криков. Гудел от оборудования. Вонял антисептиком, горелой плотью и страхом.
Двадцать шагов.
Доктор Морвин. Стояла у входа в Частный отсек 3 – неподвижный серый монолит на фоне ослепительной стерильности. Глаза-бездны мгновенно нашли Дмитрия. Оценили. Ни тени сочувствия. Только обсидиановые зрачки, сузившиеся на долю миллиметра, сканировали поток данных с убийственной скоростью. Резкий жест – пальцы-скальпели чуть согнуты, готовые к микроскопической коррекции. Репульсорные носилки выплыли из отсека. Беззвучно скользя к ним.
Десять шагов.
Ноги Дмитрия предали. Юноша подкосился. Кейл застонал. Напрягся, удерживая двойной вес. Броня затрещала. Клеймо Шилы на предплечье вздрогнуло. Не боль – ледяное копьё, вонзившееся в ствол мозга. Мир опрокинулся. Звуки слились в рёв. Свет распался на искры.
Пять шагов.
- ДОКТОР! – кричал Кейла, пробиваясь сквозь гул. В голосе – настоящая трещина, скол на гранитной уверенности. Морвин не дрогнула. Ни единым мускулом. Тон, холодный и режущий, как скальпель из вейлстали, пронзил хаос: - Нейростабилизаторы. Протокол «Сигма». Рефрактерная травма. Сейчас.
Три шага.
Тьма сгущалась по краям зрения Дмитрия. Сжимая мир в туннель. В конце – только безжалостные, поглощающие свет ониксовые зрачки и бледное, как лунный камень, лицо. Броня Кейла под щекой – ледяной утёс. Единственная реальность. Репульсорные носилки скользнули под молодого человека – призрачно, мягко, обманчиво невесомо. Один шаг. Рука Дмитрия, скользкая от крови и пота, дёрнулась вверх. Не к помощи. Не к спасению. Инстинкт загнанного зверя.
Клеймо Шилы взорвалось. Не пульсацией – ледяным суперновым в предплечье. Безумие хлынуло пронизывающим морозом, смывая последние осколки реальности:
Силекс Прайм: Не планета. Чудовищный механический труп, пронзённый чёрными шпилями Могил. Из них сочилась тьма, пожирающая свет звёзд. Он чувствовал её холод на коже. Вдыхал запах распада металла и космической гнили.
Голос: Не звук. Давление в костях. Вибрация в зубах. Пожирающий разум голос: — "СЖЕЧЬ. ЗАПЕЧАТАТЬ. ИЛИ СТАНЕШЬ ПРОХОДОМ".
Мысль, от которой веяло запахом древнего камня и космического холода, лишённого звёзд. Приказ, вбитый молотом в самое нутро.
Перед глазами Дмитрия вновь возникла Тара Бейли, чей образ не был видением. Это было ощущение – холод лезвия на горле, запах озона от нейроного хлыста, пустота в глазах, глубже Пояса Ирроникс.
-Моя вина. Мой удар. Подлый. Бесчестный, — в бреду произносил про себя молодой человек, чувствуя, вину, что стала физической тяжестью, пригвождающей к носилкам.
- Шила… – имя вырвалось не звуком, а кровавым пузырём на губах, последним выдохом перед падением в пропасть, — Сжечь Силекс. Запечатать Могилы. Единственный якорь.
Затем для Дмитрия наступила тишина. Не пауза. Абсолют. Звук вестибюля – выключен. Свет аварийных ламп – погашен. Боль – исчезла. Ощущение тела – растворилось. Сознание оборвалось, как перерезанный трос, удерживающий шлюпку над бездной.
Последним, что увидело что-либо, прежде чем криогенная пустота поглотила целиком, было лицо Морвин. Наклонившееся. Близко. Взгляд вулканического стекла не отражал света – он поглощал его. И в них не было ни тревоги, ни сожаления.