Над койкой красная метка псионического стресса рванулась вверх, заполняя проекцию кровавым светом на долю секунды, прежде чем стабилизаторы снова вцепились в неё. Морвин, не отрываясь от консоли, едва заметно замерла, её палец завис над сенсором на миллиметр. Тусклое сияние мёртвого светящегося шрама на руке Дмитрия погасло. Тишина отсека, нарушаемая лишь ритмичным гулом аппаратов, снова сомкнулась, но теперь она вибрировала от невысказанного вопроса.
Кейл замер. Дыхание застряло, как ком льда в горле. Глаза, широкие от тщетной надежды, метались от воскового лица Дмитрия к усмирённой, но всё ещё пульсирующей красной метке, затем – к непробиваемой спине Морвин.
Морвин не повернулась. Руки селлеанки уже скользила по интерфейсу с прежней, машинной точностью. Собственные показатели – мёртвая ровная линия. Ни слова. Ни объяснения. Ни крупицы тепла. Молчание было стеной – подтверждением хрупкости тридцати процентов и бездны, зиявшей за ними.
Кейл оторвал взгляд от спины Анны. Снова – к Дмитрию. К восковому лицу под куполом. К руке, где секунду назад мерцал канал в Пустоту. Голос Морвин эхом звучал в черепе: — "Говорите, что важно. О Молнии", — ком в горле кололся ледяными осколками. Слова, которые мужчина бросил тогда, в апартаментах, жгли язык. Но другие… слова до… застряли в горле, заваленные обломками гнева.
Сержант сделал ещё один шаг, грудью вдавившись в ледяное стекло. Отражение – измождённое, изрезанное тревогой – наложилось на мертвенный профиль Дмитрия. Запах озона резал ноздри. Сладковатый душок некротической сыворотки висел в воздухе, как предчувствие конца.
-Чёрное солнце… – выдохнул Кейл, и слово сорвалось хриплым шёпотом, как первая капля перед обвалом.
-Помнишь… ту станцию в секторе Гамма? — спросил сержант, сглотнув, — Обрушилась… после прямого попадания, — пальцы снова сжали шлем, полимер хрустнул, — Ты тогда… вытащил меня. Полез в самое пекло, когда станция начала рушиться. Броня твоя…- Кейл замер, пытаясь выловить из памяти не гнев последних дней, а искры статики на обугленной стали, рёв челнока с корвета, которому, ещё не успели дать имя, вырывающейся из-под тонн рухнувшего ада, —…искрила. Как молния. Прямо как тогда…
Тишина. Только гул аппаратов. Пульсация красной метки. Бледная маска лица под куполом. Ни вздоха клейма. Ни дрожи века. Ни отзвука в Пустоте.
Над койкой в стерильном холоде жёлтые зоны мигали немыми предупреждениями. Красная метка ровно пульсировала – кровавое сердце чужеродного паразита. Лицо Дмитрия оставалось безжизненной маской. Аппараты гудели свою монотонную, безучастную песню вечности.
Морвин не дрогнула. Внимание приковано к потоку данных. Но палец на долю секунды замер над сенсором, когда Кейл произнёс «искрила». Микродвижение. Почти невидимое.
Сержант опустил голову. Отчаяние тяжёлой, ледяной волной накатило снова. Тридцать процентов вдруг сжались до размера мёртвой звезды в бескрайней тьме. Слова казались жалкими песчинками, брошенными в бездонный колодец комы. Мужчина сжал шлем – искорёженный полимер теперь был памятником его беспомощности.
Тяжёлое, ядовитое молчание снова окутало гуще стерильного воздуха, под неумолимый аккомпанемент гудящих машин и кровавого пульса монитора над головой человека, который когда-то был Молнией.
На сгибе бледной руки Дмитрия, там, где секунду назад был лишь призрачный отблеск, клеймо Шилы слабо дрогнуло. Не вспышка. Едва уловимая рябь мертвенного синего света, как последний вздох утопающего в ледяной воде. Словно эхо слов «искрила» донеслось до самого края ничто и коснулось чего-то древнего, спящего и бесконечно холодного.
На миг – лишь на миг – пульсация красной метки на мониторе стала чуть резче, яростнее, прежде чем стабилизаторы снова затянули удавку. Морвин едва заметно наклонила голову, обсидиановый взгляд скользнул по показателям, фиксируя аномалию. Ничего не изменилось. Только Кейл, сжавший искорёженный шлем до хруста, почувствовал, как ледяная игла клейма на мгновение вонзилась в висок, унося с собой обрывок: искры на обугленной броне, рёв челнока... и бездонную, вечную холодность сапфировых глаз Шилы. Затем – тишина. Глубже прежней. Бездна поглотила и эту искру.
Эпилог.
Кабинет Минди Шон был оазисом упорядоченного хаоса. Столы, заваленные стопками кристаллических планшетов. Мерцающие голографические проекции котировок межзвёздных валют. Тихий гул серверных стоек, обрабатывающих транзакции в реальном времени. Здесь царила цифровая вселенная, которую Минди понимала лучше собственного дыхания. Финансовый центр Конечной Фронтирной Станции. Бухгалтер, аудитор и психотерапевт бюджетных потоков в одном лице. Милая, с вечно тревожной морщинкой между бровями и привычкой теребить кончик карандаша из чистого вейлстали. Девушка была тем стабилизатором, который не давал финансам станции сорваться в штопор.