Тара резко вскочила. Кресло откатилось со скрежетом. Где-то в глубинах корпуса ответно скрипнула переборка. Она зашагала по тесному мостику, движения резкие, как у зверя в клетке, — Этот фарс бесит пуще всего! Его попытки ляпать наш сленг! Строить «правильный» взгляд! Швырять окровавленный китель после боя, будто это стирает пропасть! — остановилась, врезав кулаки в консоль, спина – тетива, — Он не знает, каково спать с пистолетом под подушкой десять лет! Не нюхал, как пахнет горелая плоть друга в развороченном шлюзе! Припёрся с компасом и амбициями, топча нашу боль, гнев, как дрова для своей мести Мирту! А мы, как лохи, ведёмся!
Аманда наблюдала. Бледные глаза не мигали. Не перебивала, давая яду выплеснуться. Когда Тара замолчала, задыхаясь, Аманда медленно поднялась. Движения плавные, хищные. Подошла вплотную, не вторгаясь, но не отступая.
— Права, — тихо произнесла Харон. Тон сбросил издёвку, стал плоским, как нож, — Он не наш. Не знает грязи под ногтями, лома в костях. Аристократ. Играет в опасные игры нашими жизнями, — Пауза. Её взор скользнул к алой метке «центр командования станции – ГОЛОВА СКОРПИО», вспомнив слухи про его коллекции засушенных глаз в кабинете, — Но, Бейли, включи мозги. Он дал мне «Железную Решимость». Дал тебе шанс вырвать из пасти Мирта тех, кто тебе дорог. Снёс «Чёрное Солнце». И ненавидит Мирта так же люто, как мы. Может, злее.
Аманда шагнула ближе. Голос тише, острее: — Да, он использует нас. Но и мы юзаем его. Его ресурсы. Титул. Бредовый план добраться до Сайлекса, — Ткнула пальцем в «Карнак». — Завтра мы лезем не за Харканса. Лезем за Скорпио. За наших, гниющих в каменных мешках. За шанс воткнуть нож в глотку Империи по самую рукоять. А Харканс… — Губы дёрнулись в ухмылке – холодной, как космос. — …он мост. Мост к Мирту. Перейдём – поглядим, выдержит ли наш вес. Или сожжём его заживо. Но сначала – «Карнак». Сначала – Скорпио. Остальное – потом.
Тара смотрела на неё. Грудь ходила ходуном. Ярость в глазах не гасла, но к ней примешалось тяжёлое колебание. Циничная логика била в десятку. Она медленно выпрямилась, оторвав ладони от консоли. Глубокий, срывающийся вдох прорезал тишину. Взор скользнул к багрово-красной метке «ЦКС». Образ Скорпио – худого, лысого урода с глазками-щёлками, отрезавшего Кириллу язык за стихи и коллекционирующего засушенные глаза жертв, – всплыл ярче лица Дмитрия. Лицо застыло маской ожесточённой решимости.
— Ладно, Харон, — Тара выдохнула. Звук хриплый, но твёрдый. Шаркнула к штурмовому дробовику «Шторм-2» у стены. ГРОМКО передёрнула затвор. Лязг металла – точка. Едкий запах оружейной смазки вспорхнул в синий полумрак. Холодная сталь приклада обожгла ладонь, — Сначала Скорпио. Потом… поглядим, куда ведёт этот барский мост. И насколько он крепок. — Взглянула на Аманду. Впервые за вечер – проблеск понимания. — Но коль попытается слить нас на «Карнаке»…
Харон оскалилась во весь рот, глаза сверкнули диким азартом. Нагнулась, подхватила пустую бутылку – швырнула в бак с оглушительным грохотом, — Тогда, Бейли, утащим его с собой в пекло. Но сначала — ткнула пальцем в экран, — отрубим Скорпио ядовитое жало. Пора греть «Дитя» для прыжка. Она потянулась, как хищная кошка, спиной хрустнули позвонки.
Тишина повисла на мостике, густая, насыщенная немым согласием и тяжестью грядущего. Где-то в глубине корпуса глухо звякнул сорванный крепёж. Только глухой вой реакторов «Дитя Грома», напоминал о жизни. Тара медленно кивнула. Один раз. Резко. Под ногами дрогнула палуба – «Дитя» вздрогнуло, готовясь к прыжку. Её рука впилась в штурмовик, костяшки побелели, как мрамор. В глазах погасли звёзды ярости, остался лишь холодный пепел мести, направленной на кровавую метку «ЦКС».
***
«Куколка» захлебнулась в хаосе. Чёрный стол потерял лоск под грудой планшетов, бумажных кирпичей (редкость!) и пустых чашек. Голопроекции – звёздные карты, схемы станции, цифровые отчёты – дёргались в воздухе, налезая друг на друга. Воняло цветочной горечью чая «Moonblossom», озоном перегруженных систем и едким запахом паники от Минди. Где-то булькал фонтанчик, бесполезно пытаясь перекрыть бешеный стук пальцев Минди по планшетам и дребезжание ложки в её дрожащей руке. Голограмма Софи парила над столом – полупрозрачно-голубая, кристальная, островок цифрового спокойствия в этом бумажном аду.