— Всё ездишь? — спросила она. Я кивнула.
— Женька! — Я развела руками. — Откуда?..
Я эту кухню Пылинкиных помнила, как облупленную. То, что было раньше, сравнимо разве, что с бараком где-нибудь в колхозе.
— Я вышла замуж, — шёпотом сказала Женька.
— Да-а-а?..
Я ожидала чего угодно, но чтобы замотанная, исхудавшая, нервная, как граната без чеки, вдова Пылинкина когда-нибудь снова выйдет замуж… Это было так же невероятно, как встретить трёхметрового человека.
Персики, румяная картошка, два яйца на тарелке и чистые окна в когда-то закопчённой квартире… У меня долго стоял в глазах натюрморт чужого счастья, хотя я вышла и попрощалась с Женькой ещё вчера вечером.
С экрана в меня целился космический пришелец, я собралась с духом и стала одеваться… На ровной дороге, в густых сочных зарослях, ясной ночью, ближе к утру я пыталась узнать тайну смерти Пылинкина Н. И.
— Как мне вернуться в ту ночь в июле? — сидя в кустах, в изнеможении задавала я себе вопрос, вспоминая с каким остервенением Николай забрасывал воблу с гашишем обратно в наш вагон.
Старая протёртая до дыр монета Луны перевернулась в небе, я сморгнула и огляделась…
И я поняла, что попала в точку! Был не октябрь, а самый настоящий июль! Тот июль, когда всё и случилось…
На зелёной траве — лежала чья-то гармонь… Две собаки проводили меня взглядами, одна залаяла и схватила зубами за подол, другая внимательно посмотрела на лающую, и та отпустила край моей юбки, не сводя с меня злых жёлтых глаз.
Я прождала всю ночь, ничего не увидела и по инерции пошла к квартире Пылинкиных на первом этаже.
Было почти четыре утра, и первые пьяницы уже выходили на улицу, чтобы добавить на старые дрожжи и жить дальше, а не мучиться. Вот вышел Ганс из пятнадцатой и прошёл в полуметре от меня, на углу его ждал Подольский бывший преподаватель ПТУ. Наконец дверь распахнулась, показался Пылинкин Николай и, выдохнув, засеменил за своими соседями. Я вытянула шею и хоть знала, куда они идут, удостоверилась ещё раз — к рынку.
Там поутру можно было разжиться стаканчиком фирменного самогона на выбор: от бабы Дуси или от Овчарки, квадратной женщины с железным ртом. Её побаивались все, даже собаки. «Укушу один раз, но до смерти», — обычно предупреждала она, если кто-то из поддатых клиентов начинал качать права.
Я увидела весь его день с утра — отблески его… Я ходила за ним до ночи и устала. День пьяницы — долгий и муторный. Я бы лучше ходила за каким-нибудь первоклассником.
Было почти десять вечера, когда Женька, размахивая лысым от старости веником, выгнала Длинного из квартиры.
— Хоть бы ты сдох! — крикнула она и хлопнула дверью так, что та едва не вывалилась вслед за Колей.
Длинный посидел на ступеньках лестницы и, хватаясь за поручни перил, вышел на улицу. Была примерно половина одиннадцатого ночи… Длинный огляделся и кругами пошёл к реке.
Огляделся и кругами… я вдруг очнулась! Ясное небо затянулось чёрными облаками. На меня с неба октябрьского, а не июльского сыпал дождь со снегом!.. Я посмотрела на свои посиневшие руки и присела на корточках, закрыв глаза.
Снова июль… Я огляделась, Длинного нигде не было видно!
Я побежала на луг, где любил сидеть Коля, но, вспомнив, где его обнаружили прошлым летом, резко свернула к реке.
И застала такой разговор:
— Я пью от тоски…
— А я бросил — от тоски.
— Как мне жить?.. Я её люблю, а она меня из дома…
— Ты скот, вот она и выгнала!
— Я скот, — согласно кивнул Коля, — но я всю жизнь её люблю!
— Ты испоганил ей всю жизнь, — я, наконец, увидела, кто разговаривал с Длинным.
— А кто испоганил — мою?.. — Коля сел почти прямо, но упрямо заваливался вбок, он хотел спать. Его тянуло в сон.
— В жизни случается только то, что должно, чего не должно, того просто не будет. Даже если ты считаешь, что сам не захотел этого.
— Ты о чём? — пьяно спросил Коля. — Наливай! — И махнул рукой.
Мне на глаза вдруг опустилась беспроглядная пелена, я снова обнаружила себя сидящей по щиколотку в снегу. Становилось нестерпимо оставаться у реки в такой холод. Я вскочила и, пытаясь согреться, стряхнула снег с куртки и пересела на то самое бревно, на котором сидели Пылинкин и его знакомый.
Я и не думала, что совсем не захочу этого видеть — чужих последних минут, которые не смогу теперь забыть никогда. «Зачем я сунула свой нос во всё это? — спросила я себя. — Как я расскажу Коле про его смерть?..»
…Они уже выпили и сидели на бревне, глядя в пустые пластиковые стаканчики… Коля заваливался на бок, но выпрямлялся, помогая себе рукой. Тот, другой, встал и, покачиваясь, стал расстегивать брюки… Я заморгала и снова вернулась из июля в свой октябрь!..