Павел протянул незнакомцу помятую кружку с чаем. Тот взял ее, кивнув в знак благодарности. Осторожно вдохнул поднимающийся над ней пар.
- Что это? – он посмотрел на Шорохова. Печать удивления по-прежнему ясно читалась у него на лице, и даже стала более яркой.
- Никогда не пробовал грибного чая? – хохотнул Фил. Похоже, эта история его забавляла, в отличие от Егора, который демонстративно остался дежурить у пулемета. – Ну, ты конкретный артист, дружище!
- Посмотрел бы я на вас на моем месте, - парировал незнакомец, грея руки о горячую кружку.
- Да мне и на своем неплохо, – Фил хлебнул чая.
Павел не разделял ни иронии Фила, на раздражения Егора. Тревога не исчезла, она по-прежнему плескалась на донышке души. В сознании медленно зрела мысль – сегодня случилось то, что перевернуло его жизнь. Окончательно и навсегда.
- А как вас по имени-отчеству? – Павел протянул незнакомцу пару галет.
- Алексей Владимирович.
- А я Павел, - Шорохов протянул ему руку. – Будем знакомы. Павел Шорохов.
- Очень приятно,- Орловский осторожно прихлебнул чаю и скривился – вкус был еще тот.
- Паспорт есть?
- Конечно! – Алексей Владимирович протянул Павлу документ в темной кожаной обложке.
Шорохов открыл документ, пробежал взглядом строки.
Орловский Алексей Владимирович.
Павел перелистнул страницу. Так, дата рождения….
«20 апреля 1953 года. Место рождения: Москва»
Верилось с трудом. Павел даже несколько раз перечитал короткие строки. Вернее, вообще не верилось. То есть сейчас этому человеку было семьдесят лет - возраст для Метро не то чтобы солидный, а просто немыслимый!
Люди в метро никогда не выглядели на свой возраст – опять все та же радиация, просачивающаяся с поверхности. И спрашивать о возрасте было не принято. Если нужно было это узнать, просто смотрели документы, где так же стояли печати о принадлежности к той или иной станции - учет населения велся на каждой, где существовал хоть какой-то порядок и организация. Строгий учет людских ресурсов напрямую влиял на степень потребления ресурсов пищевых, это понимал каждый подросток. Павел так же прекрасно знал, что возраст в пятьдесят с лишним лет считался уже преклонным. Он даже усмехнулся – правда, таковых «долгожителей» было весьма мало, и выглядели они глубокими стариками. Скудная пища, отсутствие нормального света и воздуха, постоянно повышенный радиационный фонд, в конце концов, делали свое дело, превращая в развалину еще в принципе не старого человека. Но здесь же….
Шорохов даже не знал, что и думать.
Он хлебнул чаю и посмотрел на этого странного человека. Тот грел руки о горячую кружку, не притрагиваясь к чаю - вкус, видимо, ему не слишком понравился.
- Алексей Владимирович, а сколько вам лет? – Павел постарался, чтобы голос звучал буднично.
- Пятьдесят четыре, - спокойно ответил тот и пожал плечами. – Это имеет какое-то значение?
Шорохов постарался, чтобы на его лице не отразилась та гамма чувств, что вдруг полыхнула в душе. Похоже, этот тип действительно решил сыграть под дурака. Только вот смысл этой комедии был неясен. Точнее, его не было вовсе. И за такую самодеятельность на некоторых станциях могли попросту отвести в тупиковую сбойку тоннеля и пустить пулю в голову.
Фил опять фыркнул:
- Ты, похоже, нашел колодец с живой водой, приятель?
Орловский посмотрел на него с еще большим недоумением и даже с каким-то злым раздражением. Хотел что-то сказать в ответ, но вопрос Павла опередил его:
- Станция приписки?
- Я не понимаю о чем вы, молодой человек….
- Может, хватит играть в идиота? – Павел наклонился ближе к огню костерка и в упор посмотрел в лицо Орловскому. - На какой станции метро вы зарегистрированы?
Тот удивленно вскинул брови.
- С каких это пор в метро стали регистрировать?
«А может он действительно больной на голову? - вдруг подумал Павел. – Ну мало ли в метро убогих, не помнящих ни себя, ни родины?»
Однако, эта мысль не приносила ни ясности, ни успокоения.
Павел опять открыл паспорт на нужной странице. Никаких отметок станционных миграционных служб не было. Да и сам документ был странный. Шорохов вдруг понял – паспорт просто был чистый и аккуратный, не чета тем замызганным, засаленным и вымазанным непонятно чем «личным документам», которые водились здесь у каждого. И фотография – четкая, аккуратно заламинированная прозрачной пленкой, вместо размытой, просто наклеенной канцелярским клеем.