Кирстен переглянулась с Дитером через сцену. В постановке он исполнял роль Тезея. Дитер нервно теребил запонки.
— Грипп — великая чистка, которую мы пережили двадцать лет назад, стал нашим всемирным потопом. Свет, что мы несем в себе, — это ковчег, который держал Ноя и его людей на поверхности страшных вод, и я считаю, что мы были спасены, — пророк все повышал голос, — не только, чтобы нести свет, но чтобы им быть! Нас пощадили, потому что свет — это мы. Мы чисты.
По спине Кирстен стекал пот. А ведь платье уже пованивает, отстраненно заметила она. Когда его в последний раз стирали?.. Пророк продолжал разглагольствовать о вере, свете и судьбе, божественных замыслах, явившихся ему во снах, и приготовлениях, которые люди должны сделать перед концом света, — «поскольку мне во сне открылось, что чума, пришедшая двадцать лет назад, была лишь началом, ангелы мои, лишь избавлением от нечистых. Что прошлогодний мор был прелюдией и грядут еще чистки, множество их…». В конце проповеди он подошел к дирижеру и что-то тихо ей сказал. Она ответила, и пророк отступил со смехом.
— Откуда мне знать, — сказал он. — Люди приходят и уходят.
— М-да? А поблизости есть города, может, южнее, куда люди обычно направляются?
— Поблизости нет городов, — ответил пророк. — Хотя все, — он улыбнулся, глядя через плечо на толпу, и повысил голос, — все, конечно же, вольны уйти при желании.
— Естественно. Иного я и не ожидала. Странно лишь, что они отправились в путь, зная, что мы за ними вернемся.
Пророк кивнул. Кирстен придвинулась ближе, желая подслушать разговор. Остальные актеры тихонько покидали сцену.
— Когда мои люди и я, — произнес пророк, — говорим о свете, мы имеем в виду порядок. Здесь царит порядок. Те, у кого в сердцах властвует хаос, не могут жить с нами.
— Извините меня за любопытство, я еще хотела спросить о надгробиях на кладбище.
— Вопрос не лишен оснований, — кивнул пророк. — Вы уже какое-то время в дороге, так?
— Да.
— Ваша «Симфония» путешествует с самого начала?
— Почти. С пятого года.
— А вы? — Пророк вдруг повернулся к Кирстен.
— Я в дороге с первого года.
Отвечая, она немного покривила душой, ведь она совершенно не помнила этот первый год.
— Если вы пробыли в пути так долго, — сказал пророк, — если вы скитались всю жизнь, как и я, сквозь жуткий хаос, если вы все помните, тогда вы знаете, что умереть можно не только одним способом.
— О, я видела многое, — проговорила дирижер, и Кирстен заметила, что она с трудом держит себя в руках. — От утопления до обезглавливания и смерти, но ни один из способов не объясняет…
— Вы меня не понимаете, — прервал ее пророк. — Я говорю не о банальной физической смерти. Есть смерть тела, а есть смерть души. Я видел, как моя мать умерла дважды. Когда падшие ускользают без разрешения, мы устраиваем похороны и возводим для них надгробия, ведь для нас отступники мертвы.
Пророк глянул на Александру, которая собирала со сцены цветы, и что-то тихо сказал дирижеру на ухо. Она отшатнулась.
— Исключено, — произнесла дирижер. — И речи быть не может.
Пророк внимательно посмотрел на нее, а затем отвернулся. Он пробормотал что-то мужчине в первом ряду, стрелку, который утром охранял заправку, и они вместе ушли прочь от «Волмарта».
— Лули! — бросил пророк через плечо. Собака потрусила за ним следом.
Зрители расходились, и совсем скоро на парковке остались только участники «Симфонии». Никто не задержался с ними поговорить, чего еще никогда не случалось.
— Быстро, — скомандовала дирижер. — Запрягайте лошадей.
— А я думала, мы на пару дней задержимся, — скривила рожицу Александра.
— Это секта конца света, — кларнетистка снимала фон для «Сна в летнюю ночь». — Ты что, не слушала?
— Но когда мы здесь были…
— Город уже совсем другой. — Нарисованный лес пошел складками и бесшумно сполз на землю. — В некоторых местах не замечаешь, что все вокруг падают замертво, пока не выпьешь отравленного вина.