— Эй, служивый, постой! — окликнул Егор солдатика. Тот развернулся на каблуках и с надеждой взглянул на почтальона. — Поди сюда!
Солдатик бросился обратно.
— Тебя как звать-то? — спросил Егор.
— Леха. Алексей Спиридонов.
— Беги за друзьями, Леха.
— Возьмете? — переспросил Леха, не веря в удачу.
— Куда ж от вас деваться? Только чур, из вагона до самой Нерехты ни ногой, — предупредил Егор. — Мне неприятности не нужны.
— Обещаю! — глаза парнишки заблестели. — Мы вас не стесним.
Он опрометью бросился к вокзалу, на полпути обернулся и прокричал:
— Спасибо!
— Чего уж там, — пробурчал себе под нос Егор. На душе стало тепло и как-то щекотно.
Он поднялся в вагон и покричал Леньку, но тот либо не услышал, либо поленился отвечать. Егор заглянул в единственное купе, предназначенное для отдыха почтальонов. Оно ничем не отличалось от любого другого купе проводников: те же две полки для сна, откидной столик, да еще шкафы для личных вещей вдоль стены. «Ничего, до Нерехты вряд ли кому-то спать приспичит, — размышлял он, глядя на спальные места. — А там солдатики выйдут». Он бросил пару одеял на нижнюю полку и снова вышел на перрон. Солдатик уже стоял у дверей почтового вагона, за его спиной Егор углядел еще двоих. Один такой же салажонок, как и Леха, а вот второй его озадачил. На вид Егор дал бы ему все тридцать, а то и тридцать пять. В темных волосах поблескивала седина, фигура давно потеряла юношеские формы, губы сжаты в узкую полоску. Глаз Егор разглядеть не смог, их закрывал козырек форменной фуражки.
— Это твои приятели? — перегородив вход в тамбур, обратился Егор к Лехе.
— Они самые, — радостно вещал Леха. — Это Димка Лопахин, мы с ним с учебки вместе. А это Григорий Шацков.
— Не поздновато на дембель собрался, Григорий? — обратился к мужчине Егор.
— Так вышло, отец, — не поднимая глаз, вежливо ответил Григорий. — Сначала институт окончил, а уж потом служить пошел, вот годки и набежали.
— Что ж, заходите, — Егор посторонился, пропуская дембелей. — До Нерехты придется сидеть в купе безвылазно. Так что, если кто курит, придется потерпеть.
— Потерпим, отец, — за всех ответил Григорий и первым прошмыгнул в вагон.
— И никакого спиртного, — бросил Егор вдогонку.
— Этого добра мы уже напились, — выдал тот, кого представили как Димку Лопахина, и разразился громким, неприятным смехом.
— Надо бы вещмешки ваши проверить, — поздновато спохватился Егор. — Да уж ладно, не дурни ведь вы? Должны понимать, что мигом ссажу вас, если что не так.
— Мы понимаем, — на этот раз ответ дал Леха. — И очень вам благодарны.
— Да чего уж там! — Егор махнул рукой, идея подсобить солдатикам уже не казалась ему такой приятной. — Заходите в купе, дверь открыта.
Из громкоговорителя зазвучал голос, сообщающий об отправлении поезда Москва — Владивосток, менять решение не оставалось времени. Егор поднял подножку, захлопнул дверь вагона и, ворча что-то себе под нос, прошел внутрь.
— Чего так долго? — обратился к нему Иван Громов, по прозвищу Профессор. Прозвище это он получил за заумные речи, а еще за очки в круглой роговой оправе, которые не снимал даже ночью.
— Дело было, — коротко ответил Егор, решив немного повременить с объяснениями. — Все на месте?
— Если ты про Леньку, то он спит в багажном отделении, — сообщил Профессор. — Дрыхнет, как медведь в спячке. Эх, молодость, молодость, все у них легко и просто.
Егор усмехнулся, пару месяцев назад Профессору стукнул тридцатник, и это событие он воспринял как угрозу, приближение смерти или по крайней мере завершение лучшего этапа человеческой жизни, по завершению которого его ждет лишь скука и тоска по прошлому. Приближающемуся к своему сорокалетию Егору такое отношение к возрасту казалось по меньшей мере глупым.
— Трофимыч, ты его слышал? — со смешком обратился Егор ко второму напарнику, седовласому Анатолию Трофимовичу Вырикову, из бригады он был самым старшим по возрасту. Собственно, Трофимыч, как именовали его коллеги, три года находился на заслуженном отдыхе. В шестьдесят он, как и положено, получил пенсию, но любимое дело не бросил. Его жена, женщина активная, целыми днями пропадала то у внуков, то у подруг, а то и на выделенном почтовым профсоюзом клочке земли, гордо именуемом «приусадебный участок». При таком раскладе никто Трофимычу палки в колеса не вставлял, и он продолжал работать.
— А то как не слыхать! — Трофимыч включился в игру. — Профессор у нас если уж выдаст, то по полной. Да и чему удивляться? В его-то почтенном возрасте в таких вещах пора разбираться.