- Салют, значит, салют! - идёт он со мной на руках на балкон.
Я знаю, как мне сейчас люто завидуют, что я поступила необдуманно, неразумно, неосторожно и при этом выиграла такой «приз»: бесконечное внимание Адама. Но, обвивая руками его шею, думаю о другом: что я чувствую себя в его руках как дома, но это дом, в который возвращаешься после долгого отсутствия. Мне словно чего-то в нём не хватает. Я запомнила его другим. То ли мебель переставили, то ли картину перевесили. Не могу понять, что опять не так.
Но он не такой!
Он знает всех девушек по именам, даже новеньких. А оставшись без наушника с утра не мог вспомнить даже моё «парное» своему имя. Неужели из-за меня специально выучил?
Он пахнет тепло. Южной ночью. Солёным ветром. Цветущими апельсинами. А в обед на меня веяло свежестью арктических ледников. Озоном. Небом перед грозой. Сменил духи?
А ещё он какой-то приторно правильный и любезный. Где резкость? Где красование собой? Где доминирующая мускулинность? Где «плохой парень»?
Или его плохое «я» просыпается только наедине? В спальне, где девушку можно ударить наотмашь, а потом засунуть в неё свой нелиберальный карающий член? А когда этот «петух» находится в курятнике, то невольно включает режим «хороший отец», привлекающий самочек на подсознательном уровне? Он добросовестный, спокойный, надёжный, склонный к сотрудничеству - отличный кандидат для воспроизведения потомства.
- Как зовут твоего брата? - ставит он меня к перилам балкона и упирается в них руками в двух сторон так, что я невольно оказываюсь в кольце его рук.
- Давид, - откликаюсь я. - Но я зову его Додик.
- Жестоко, - усмехается он.
- Это моя месть ему за то, что он мелкая сволочь. Ему, конечно, не нравится. Но он всё равно вредный маленький гад, врун и ябеда. А ещё я его дико люблю.
- Не поверишь, у меня тоже есть брат, - смеётся Адам, - правда старший. И такой же засранец. Но хуже всего, что я его тоже люблю.
Дальше нам не дают говорить залпы фейерверка и восхищённые вопли девчонок.
В ночном небе снопами рассыпаются разноцветные искры, с треском разлетаются и опадают каскадами. Но я, воспользовавшись тем, что Адам ушёл (не может же он уделять внимание мне одной) бросаю перила и хромая, возвращаюсь в комнату.
- Не любишь салют? - с удивлением вижу я у шоколадного фонтана Кейт.
- А ты? - покрывает она жидкой глазурью клубнику, насаженную на тонкую палочку. И как ни странно, на неё даже брызги не летят.
- С некоторых пор все эти выстрелы напоминают мне похороны, - морщусь я от неприятных воспоминаний как с почестями хоронили папу.
- А мне войну, - откусывает она ягоду. Пачкает губы. Капает шоколадом на грудь. В общем, зря я засомневалась в её аккуратности.
- Первый крюшон был хуже, - наливаю я себе глоток нового. - Хорошо, что ты его перевернула.
- Хочешь секрет? - разглядывает она ополовиненную клубничину и после тёмного засовывает её под струи белого шоколада. - Я специально.
- Зачем?
- Слишком этой Аниты много. Она и в аквапарке на нём висла, всё делала вид, что расстроена из-за тебя. А Адам всё её утешал, обнимал, подбадривал. Не знаю, как только ты догадалась с ней пойти. О чём думала?
- Кейт, если она и знала про ядовитых ежей, то всё равно в воду я полезла сама, она меня не заставляла.
- Значит, повезло ей, - хмыкает она, капая на отворот пижамы и белым шоколадом тоже. - Уверена, она бы тебя всё равно затащила в море или задумала что похуже. Она между прочим в вещах твоих рылась. Сегодня в обед. А я её застукала. Так знаешь, что она мне сказала? Что это ты её попросила.
- А как ты догадалась, что я её не просила? - присаживаюсь я на высокий барный стул, но, чувствую пора мне возвращаться в палату. И нога ноет. И голова гудит. И пить мне, доктор предупредил, можно не больше бокала, а я второй цежу.
- Да очень просто! - разглядывает Кейт заляпанную одежду. - Я же твоя подруга. И я сама приходила к тебе, а меня не пустили. Значит, и эту, - брезгливо кивает она в сторону, где вероятно стоит Анита, - тоже бы не пустили. И вообще ведёт она себя отвратительно. Поэтому душ из крюшона заслужила.
- Да ты коварная, - улыбаюсь я.
- Нет, просто справедливая. Я за честную борьбу. Пусть Адам выбирает сам, - выбрасывает она палочку.
- Да, пусть, конечно, - отставляю я недопитый бокал. - И пусть он тут пока выбирает, а я, пожалуй, пойду.
- Как пойдёшь? А поцелуй на ночь?
- Какой ещё поцелуй? - останавливаюсь я с недоумением.
- К концу вечеринки будет такой конкурс. Адаму завяжут глаза, и каждая из девушек его поцелует и даст какую-нибудь свою вещь. Вот чью вещь он потом выберет, та и пойдёт с ним завтра на свидание. Оставайся, Ева.
- О нет, спасибо, - поднимаю я руки. - К такому я ещё точно не готова.