Повествование офицера явилось как бы аккомпанементом усилиям Рогойского. Сперва он встал на ноги, на что затратил больше сил, чем в первый раз, еще до прихода офицера. Прошелся в стойле, вертя при этом головой на онемевшей шее, как на ржавом винте, с треском и похрустыванием. Когда рассказ дошел до обморока Лизы, Рогойский вышел из-за загородки, добрался до угла, где стояло грязное ведро. Там его вырвало слюной и желчью. Затем протер руки, лицо и грудь пучком соломы и, поднеся его к носу, несколько раз понюхал. В яслях обнаружил лужицу грязной, затхлой воды и, превозмогая себя, не без колебания и даже с отвращением смочил ею палец и протер веки. Провел несколько раз пятерней по голове, пытаясь привести взлохмаченные волосы в порядок. И сказал, прервав капитана как раз в момент, когда тот живописал, как из хаты, занимаемой двумя ротмистрами и штабс-капитаном, посыпались стекла и следом вылетела бочка с солеными огурцами, прямо под ноги подбежавшим кадетам:
— Ну ладно. Хорошо бы выкупаться, а лучше всего — попариться в баньке, а потом выпить простокваши, — и направился к полуоткрытой двери. Шага за два до двери остановился, освещенный солнцем, пробившимся сквозь щель, и поглядел на свои ноги, точно только сейчас их заметил, — облаченные в нечто широченное, багрово-красное, с золотыми лампасами. И тут он спросил офицера, рассматривая это пышное диво: — Не можете ли вы сказать, капитан, что это такое?
Офицер тоже глянул, затем тоже подошел к двери и пожал плечами, выражая, казалось, изумление, как можно не разобраться в собственном костюме, да еще то ли из кокетства, то ли по неучтивости прервать рассказчика как раз в момент, когда сам процесс повествования стал тому забавен, глянул и ответил церемонно и сухо:
— Это брюки, господин майор. В здешних местах их надевают по праздникам. Называются шароварами.
Рогойский ухватился пальцами за лампасы и растянул руки во всю ширину, разведя штанины, как гармошку.
— Вы не знаете, как они на мне оказались?
— Понятия не имею, — ответил капитан. — Насколько я помню, вы, по-моему, приехали в них из Пирятина.
— Любопытно, — буркнул Рогойский, не выпуская из рук обе брючины. Он потоптался на месте, поворачиваясь то влево, то вправо, потом медленным движением опустил руки. — Мне кажется, вы милый молодой человек. Не будете ли вы так любезны и не пригласите ли сюда капитана Сейкена?..