Первая ночь дома. Чистая постель, тепло, запах сосновых поленьев, тишина. Вот именно, тишина! А тот юноша, с которым он делил удобства поездки в изысканном автомобиле, — приобщился ли он к тишине в ночном Париже? Провел ли он свою первую ночь на бульварах, купаясь в холодном зимнем тумане, и появилось ли у него точно такое же ощущение, что в этой тишине, в этом покое, в безопасности кроется нечто неподвижное, могильное, пугающее?
Он шевельнул рукой. Женщина подняла голову и спросила:
— Почему не спишь?
— Думаю, — ответил он.
— Обо мне?
— Да, и о тебе тоже.
Она опустила голову на подушку и, подтягивая к подбородку одеяло, поскольку в комнате становилось холоднее, прошептала:
— Это всегда так, годы, века…
А он ничего не ответил, не пытаясь даже вникнуть в ее слова.
Он принялся разглядывать потолок, с левой стороны тот был светлее, освещаемый, вероятно, сквозь замерзшее окно месяцем, а справа — темный и размазанный.
— Тебе нравятся мои волосы? — спросила она минуту спустя.
— Да, хорошо пахнут.
— Они были такие же, когда ты уезжал?
— Не помню. Пожалуй, чуть светлее.
Тогда она рассмеялась и, приподняв пальцами кончики прядей, принялась их рассматривать.
— Я их подкрашиваю. Достала английскую краску «Beauty Callandar Hair».
— Что значит «Callandar»?
— Понятия не имею.
Она положила подбородок ему на плечо. Провела рукой по обнаженной груди, по подвижной косточке между ребрами, по животу.
— Ты похудел, — сказала она. — Стал более мускулистый, чем раньше. Живот прирос к позвоночнику, его просто нет. Рука жесткая, и весь ты смуглый-смуглый. Даже не представляешь, как мне тебя недоставало. Пять лет — это очень много.
Потерлась носом о его грудь, щекоча волосами. Он вздрогнул, вытянул ноги. Закрыл глаза.
Она повторила:
— Пять лет — это очень много для женщины. Для молодой женщины.
За окном, откуда-то из глубины парка, на него неслась в абсолютной тишине золотая колесница, увешанная щитами, но, не домчавшись, лошади сами собой распряглись, разбежались в разные стороны, и лишь их длинные, пышные хвосты развевались еще в стальной морозной ночи, а колесница, пустая, без возницы, пролетела мимо. Он отодвинулся от женщины, но она этого не почувствовала — заснула. Он задремал, и неведомо, то ли из ночи, то ли из сна выкатилась, набирая скорость, еще одна вооруженная колесница.
Хмурое, но морозное утро. Он сидит за круглым столиком, внесенным в спальню вместе с завтраком. Шлафрок из жесткой, неприятной ткани натирает шею. На льняной салфетке чайничек с кофе, гренки, творог, мед и повидло. Женщина, уже одетая и позавтракавшая, сидит возле на коричневом пуфике и качает ножкой. На ней серо-пепельное платье чуть ниже колена, он видит ее крепкие ноги и полноватые щиколотки. Когда он отправлялся на войну, она носила еще длинные платья. Вот уже несколько минут она тараторит о хозяйстве, а он кивает, время от времени потирая тыльной стороной ладони красные от недосыпа глаза. Он очень устал.