— Это будет честью для нас, дядя, — сказала Ранги, опередив остальных. — Мы благодарны за приглашение.
Мок просиял.
— Народ Огня. Чудо, что уважение дается им так легко, — он сбил головной убор Лека и взлохматил волосы мальчика. — Помню, как впервые встретил этого, — сказал он, глядя на Киоши и щурясь. Его пальцы сжали волосы Лека, повернули его голову, чтобы было больно. — Он был болтливым. Но научился себя вести.
Лек терпел такое обращение без шума. Мок отбросил его, как огрызок яблока.
— Надеюсь, и ты быстро учишься, — сказал он Киоши, щелкнув зубами.
Мок ушел, и все молчали. Они ждали, пока Лек поднимет шапку и пригладит волосы. Его глаза были красными не только от пыли.
У Киоши были вопросы, но она боялась задавать их на улице. Она знала, каким был Счетовод.
Цзянжу как-то раз ввел политику, чтобы любой работник, даже низшего статуса, мог говорить с ним о проблемах дома. Киоши видела, как жест доброты превращается в то, как слуги жаловались друг на друга при малейшем поводе, надеясь получить благосклонность. Она знала, что он этого хотел.
Улицы с длинными домами ощущались как стены поместья во время паранойи. Она не сомневалась, что любое вылетевшее слово долетит до Мока. Она пришла за своей группой к поеденной термитами гостинице, которую не красили со времен жизни Янгчен. Многие преступники, которых они миновали на улице, были с цветами лунного персика разной степени свежести на теле. Она не понимала, как не заметила этого раньше.
Они заплатили за комнату и поднялись по лестнице, процессия была печальной. В их комнате голые доски пола были смазаны только жиром с людской кожи. Не было достаточно кроватей, если они собирались тут ночевать.
— Это один из прочных домов, — сказала Кирима, закрыв дверь и прильнув к стене. — Будет безопасно говорить, если не кричать.
Вонг выглянул в окно и оглядел улицу внизу, вытянул шею и проверил крышу. Он отодвинулся от окна и закрыл ставни.
— Думаю, ты хочешь объяснения, — сказал он.
— Мы говорили в бухте Хамелеона о тяжелых временах, — сказала Кирима. — Они довольно тяжелые. После смерти твоих родителей зубр Джесы сбежал, и мы больше его не видели.
Киоши это понимала. Связь между воздушными кочевниками и их летающими спутниками обычно была такой сильной, что звери возвращались к диким стадам, теряя своего хозяина. Чудо, что Пеньпень осталась помочь ей.
— Мы застряли не в том городе с кучей долгов не тем людям, — продолжила Кирима, не отмечая иронию в том, что по многим стандартам они были не теми людьми. — Мы были в отчаянии. Так что приняли общество Осеннего цветения как старейшин взамен на услуги и деньги.
— Ребята с цветками персика, — сказал Вонг.
Лунные персики обычно цвели весной, но это были даофэи, а не фермеры.
— Так группа теперь обязана Осеннему цветению? — сказала Ранги.
— Тогда это казалось безопасным поступком, — сказала Кирима. — После того, как Желтых шей разогнали, многие небольшие общества боролись за власть. Мок и Осеннее цветение начали с малого. Но они стали подавлять других.
— То есть, они разбивали их и упивались их кровью, — сказал Вонг.
— Они почти не думали о выгоде, — сказала Кирима, качая головой в гневе. — Про них не слышала полиция, потому что они еще не наделали шума среди общества.
— Это явно изменится, — сказала Ранги. — Мы видели на рынке сбор кампании. Там нанимали желающих. У Мока больше планы.
— И мы на это подписались, — сказала Кирима. — Если ослушаемся приказов старейшин, наше имя будет стоить меньше грязи. Мы будем хуже, чем перед встречей с Осенним цветением.
— И он, видите ли, убьет нас, — сказал Вонг.
Лек ударил затылком по стене.
— Мы принадлежим Моку, — сказал он. Он звучал так, словно говорил через пустую горлянку. — Наша независимость была гордостью Джесы и Харка. И мы ее отбросили. Из-за меня.
— Лек, — резко сказала Кирима. — Ты был ранен и умер бы без помощи. Мы это обсуждали.
— Ужалила оса-стервятник, — сказал Лек Киоши и Ранги. Он рассмеялся с горечью, развитой за много ночей размышлений. — Представляете? Словно мне было суждено погубить группу.
— Джеса и Харк тоже приняли бы такое решение, — сказала Кирима.
Киоши дышала носом. Сначала медленно, потом все быстрее, пока не стало казаться, что легкие вылетят из ноздрей.
Она вспомнила, как оцарапала голову о замерзшую землю в детстве, пытаясь спастись от лихорадки, пылающей в теле. Она помнила, как пыталась идти после того, как запущенная болезнь ослабила ее мышцы, не зная, пройдет ли дрожь.