К сожалению, меньше чем через неделю их состояние вернулось к прежнему — видимо в огороженном заливе не хватало чего-то, чем обычно защищаются акулы. Вторая процедура прошла легче — сначала мы посчитали, что просто достаточно укрепили коридор и стали опытнее, но уже через несколько дней поняли свою ошибку. В третий раз загнать акул в «медицинский кабинет» удалось на удивление легко, правда вырвались на свободу они примерно через такое же время, как и обычно. Зато на следующий день одна из подопытных, заметив приближающийся народ, сама заплыла в коридор. А ещё через неделю, как раз перед восходом, мы уже достаточно спокойно заходили в воду и подзывали акул специфическими щелчками. Пациенты не могли долго сохранять спокойствие, примерно минут через пять срываясь и уплывая, но вскоре — охотно возвращались, чтобы продолжить гигиеническую процедуру.
На лунное время опыты пришлось прервать, а после заката, когда мы начали восстанавливать ограждение залива, одна из старых знакомых вернулась. Она не позволила себя поймать и запереть, но с готовностью шла на контакт. Ведь свободно плавающие хищники тоже страдали от паразитов: не в такой степени, как запертые в заливе, но достаточно сильно, чтобы нахлебники доставляли дискомфорт.
Выяснилось, что за гигиенические процедуры и своеобразную тактильную ласку акулы готовы не только терпеть наше присутствие, но даже учиться и выполнять команды. Через некоторое время к первой акуле присоединилось ещё двое — сначала недоверчиво, а потом — с явным удовольствием. Потом — ещё несколько...
Особенно рыбам нравилось почёсывание кожи у жаберных щелей, прикрытых крупными подвижными чешуйками с загнутыми шипами. Несмотря на то, что акулы буквально напрашивались на такую ласку, мы осмеливались просовывать руки под шипы только уже хорошо знакомым и спокойным особям: ведь в любой момент рыба могла прижать чешую и насквозь проткнуть шипами кисть.
Теперь, найдя общий интерес с акулами, мы ещё больше убедились, какие это умные животные. К сожалению, самостоятельных курьеров из них не получилось, зато они очень охотно сопровождали и даже возили на себе знакомых людей или йети — естественно, за награду.
А потом мы случайно обнаружили, что коммуникация у акул развита ещё сильнее, чем считалось прежде. Например, теперь лодки, на которых присутствовали участники эксперимента, практически не подвергались нападению опасных морских хищников. Причём их не трогала не только знакомая стая, но и большинство других. Заинтересовавшись, мы даже специальный эксперимент провели — сначала протестировали реакцию акул на одного из посвящённых, ранее не участвовавшего в дрессировке, потом он присоединился к нашей группе, а через месяц прошёл новую проверку. Так вот, во второй раз его лодку акулы игнорировали, позволяя даже приближаться к стае — что при первой проверке непременно приводило к нападению. Значит знакомые рыбы каким-то образом не просто передали информацию о человеке, но и сумели описать его так, чтобы другая стая опознала «друга».
В любом случае, приручение и дрессировка акул сильно облегчила жизнь. Акулы совсем не интересовались игрушками, не приносили вещи и неохотно впрягались в лодки, зато с готовностью возили отдельных пловцов и позволяли надевать на себя специальную сбрую — чтобы было легче удержаться. А однажды выяснилось, что знакомые рыбы по своей инициативе начинают охранять и помогают добраться до безопасного места раненным дрессировщикам. Пусть не курьеры, зато морские скакуны и даже спасатели — тоже очень хороший результат. Пока с акулами работали очень немногие, но уже сейчас ясно, как велик потенциал этих животных.
С трудом заставив себя отвлечься от дальнейшего изучения морских хищников и отложить кучу планов на новые опыты с ними, группа исследователей переключилась на стрелоцветов.
Для их изучения я вернулась в Орден — благо относительно неподалёку жила небольшая колония интересующих моллюсков. Если акулы проявляли агрессивность, то стрелоцветы были очень осторожными. Их тоже не удалось приманить на разнообразные лакомства, да и загнать в ловушку, чтобы поймать, не получалось. Вызванные на помощь опытные охотники сокрушённо качали головами и говорили, что если постараются, то скорее всего смогут добыть стрелоцвета, но не поймать живьём.
Немного позже, с помощью жучков проследив за моллюсками, я обнаружила своеобразное гнездо с небольшим выводком. Детёныши тоже вели себя осторожно, но далеко от убежища не удалялись и, при угрозе, стремились в нём укрыться. Посовещавшись, мы решили, что это наш шанс. Пусть добраться до подводной расщелины, где прячется молодняк, нелегко, но это единственный способ поймать представителя интересующего вида.
Операция прошла удачно, хотя добыть удалось только одного детёныша — остальные ускользнули. Вернувшись в Орден, аккуратно посадили добычу в специальную подводную клетку — в ней предварительно соорудили укрытие, похожее на то, что раньше было его домом. Убедились, что единственный подопытный в порядке, а потом отправились ужинать.
Народа на ужине оказалось на удивление мало. Точнее людей присутствовало как обычно, а вот орангутангов не видно, хотя обычно они почти постоянно с нами. По словам одной из женщин, днём обезьяны ещё вели себя нормально, а вот к вечеру их настроение резко ухудшилось и они покинули Орден. Задумавшись над странным поведением соседей, я решила после еды сходить и узнать, в чём дело. Пусть меня они всерьёз не принимают, но на вопрос ответить должны.
Но вскоре оказалось, что в этом нет необходимости. На необычное поведение орангутангов обратила внимание не только я, но и наш лидер. Игорь вернулся к костру только к концу ужина и с мрачно-задумчивым видом.
— Вы сегодня ведь кого-то поймали? — поинтересовался он у нас.
— Да, стрелоцвета. К сожалению, только одного.
— Его надо отпустить. И чем раньше, тем лучше.
Я недоумённо вскинула взгляд на математика.
— Для этого должны быть серьёзные причины. Мы положили много сил на поимку этого детёныша и пока он наш единственный шанс научиться дрессировать моллюсков.
— Орангутанги ушли именно из-за него, — сообщил неожиданную новость Игорь.
— Они что, ультиматум поставили? — удивился Илья. — Типа: или он или они? Но почему?!
— Хуже, — лидер нервно посмотрел в сторону реки. — Они не вернутся даже если мы его отпустим. И вообще с отпусканием — уже моя идея, — математик помолчал, тщательно прожевал кусок отбивной и продолжил: — Орангутанги сказали, что мы нарушили некое табу. И что теперь нас ждёт смерть. Причём не только нас, а вообще очень многих людей... и йети.
— Табу... — задумчиво потянула я. — Ты уверен, что правильно расшифровал слова орангутангов?
— Если не табу, то нечто похожее. Запрет, без объяснений причин этого запрета — только угроза проклятья и гибели. Нельзя — и все. Иначе семья упадёт и сгниёт[26] и многие другие семьи — тоже.
Мы переглянулись. Игорь гораздо лучше любого другого человека знал язык орангутангов и относительно легко мог говорить с ними на философские, абстрактные и, наверное, даже религиозные темы. Впрочем, насчёт последних до сих пор оставались сомнения. Мы давно подозревали, что у этого вида обезьян есть некие зачатки культуры и религии, но если первому быстро нашли подтверждение, то второе до сих пор оставалось под вопросом. Но если у них есть некие табу — то они могут послужить доказательством. В том числе и того, что разумных видов на этой планете не три, а больше.
— Но это не значит, что мы должны отпускать стрелоцвета, — закончила свою мысль я. — Мало ли, вдруг нового поймать не сможем.
Математик тяжело вздохнул.
— Если у обезьян есть табу, то скорее всего, были причины, почему оно возникло. Причины более чем серьёзные, настолько, что мы теперь для орангутангов как «с гнилыми глазами[27]». Так что можно предположить, что угроза реальна. Более того, по словам обезьян, умрём не только мы, но и многие другие свободные.