— Погоди, что-то не сходится, — заметила я. — Охотники изредка добывали стрелоцветов, даже нам однажды приносили, для вскрытия — и никаких последствий не было.
— И орангутанги не возражали — а ведь видели, — указал Игорь. — Но маленькие стрелоцветы для них — табу. В конце концов, если надо, я готов воспользоваться тем, что являюсь лидером и имеющейся у меня властью приказать отпустить детёныша. Если это даст шанс избежать «проклятья», то надо хотя бы попытаться.
— Ладно, пойду выпущу, — неохотно согласился Илья.
Я проводила коллегу горестным взглядом. Расставаться с добычей было очень жаль. Но если угроза действительно существует...
— Стоп! — вскочила я. — Допустим, у табу есть причина. Но почему ты думаешь, что надо действовать именно так? Может наоборот, если он будет у нас, мы сможем легче понять причины и избежать последствий?
Химик притормозил, заинтересованно повернув ухо в нашу сторону.
— У меня есть повод так думать, — хмуро посмотрев на меня, отрезал лидер. — Илья, иди и выпусти, а потом возвращайся, и я постараюсь объяснить.
Разговор отложили до конца ужина — иначе пришлось бы отсылать посвящённых с низким уровнем допуска прямо из-за стола. Поэтому, поев, мы уединились в одном из домов, который, кроме прочего, использовался как зал совещаний для совета нашего племени.
— Вы знаете, что я довольно глубоко занимаюсь изучением культуры орангутангов, — издалека начал свою речь Игорь.
Так и было. Одно время другие представители нулевого поколения тоже интересовались загадкой полуразумных (или разумных?) животных, но быстро отвлеклись на другие, не менее завлекательные темы. А математик до сих пор продолжал работу. Он не ставил экспериментов и даже практически не занимался наблюдениями, вместо этого проводя беседы. Именно Игорь выяснил, что язык орангутангов вовсе не так примитивен, как нам казалось вначале: в зависимости от контекста слова меняют значение в весьма широком диапазоне, а повторы и кажущиеся нелепыми фразы могут нести серьёзную мысль.
— Так вот, как только появилась возможность после пандемии, я вернулся к этой работе. И в последний год вроде бы преодолел очередной барьер, — лидер не удержался от того, чтобы поделится успехом. — Вы знали, что орангутанги рассказывают своим детям истории, наставляют, а не ограничиваются узким бытом?
— То есть они уже точно разумные? — перебила Лиля.
— Если наличие речи определяет разум — то да.
— Ну, разум вообще вещь такая... поди разбери, у кого он есть, — пробурчала я себе под нос и громко добавила: — Давайте не отвлекаться. Сейчас на повестке другой вопрос.
— Да, — смутился математик. — Так вот, орангутанги не просто сказали, что мы нарушили табу, а рассказали нечто вроде сказки... или легенды. Неизбежная смерть придёт со стороны реки, моря — со стороны воды. А позже появится и в лесу. Это раз. А два — смерть придёт от того, что не может летать, если не бросить. Того, что обычно не угрожает. Понимаете? — Игорь вскочил и прошёлся по комнате.
Мы недоумённо переглянулись.
— Не понимаем, — выразил общую мысль Илья. — Ты слишком по-орангутански выражаешься. Много что не летает, если не бросить.
Математик хмыкнул.
— Ладно, постараюсь по-понятнее. Смерть грозит от чего-то мелкого и обычно безопасного, но того, от чего не увернуться, — он сделал паузу, но убедившись, что мы всё ещё не уловили мысль, вздохнул. — Там много нюансов, перевести сложно. Разве что на примерах разобрать. Это не яд, не крупный валун, не хищник и не болезнь. Но под описание вполне подходит какой-нибудь совсем мелкий, с ноготь, камень, маленький осколок дерева, раковины или ещё что-то подобное. Нечто мелкое и твёрдое, что летит с большой скоростью... с такой большой скоростью, что сильно ранит и убивает. Никаких ассоциаций не возникает?
Я судорожно вздохнула.
— Пуля или какая-то короткая стрела, — выдвинул предположение Сева и тоже встал. — Кажется, я понял. Опасность пойдёт со стороны воды — а стрелоцветы живут именно там. Но что насчёт леса?
— Когда мы за ними наблюдали, то не видели, чтобы они вылезали из реки, — заметила я. — С другой стороны, когда мы пытались поймать взрослых моллюсков, те легко уходили от погони, в некоторых случаях запросто пересекая небольшой участок берега. Однако неизвестно, насколько долго они способны выжить в воздушной среде.
— Значит, не исключено, что способны, — заявил инженер. — Вопрос только в том, почему атака может начаться из-за всего одного стрелоцвета?
— И почему они не нападали раньше? — добавила я.
— Я сейчас скажу свою фантазию. Вы только не смейтесь, — попросил Игорь. — На мой взгляд, орангутанги вполне разумны. Но кто сказал, что они такие одни? Что, если стрелоцветы тоже обладают некой культурой... культурой, в которой дети — нечто священное? Тогда гибель взрослого может быть прощена, а даже за одного ребёнка развернётся целый крестовый поход. Если это так, то вдруг, вернув малыша, мы уменьшим свою вину?
Предположение математика звучало как минимум странно. Но оно вполне органично вписывалось в те сведения, которые удалось узнать, то есть вполне может использоваться как одна из рабочих гипотез. И смеяться никому не захотелось.
— Однако, в любом случае, пока это только моя фантазия, — сурово добавил лидер. — Что же до угрозы — надо принять меры на случай, если она реальна. Свяжитесь со всеми, с кем сможете. Свободные должны постараться не подходить к воде... по крайней мере, к рекам, заводям или протокам — пусть пользуются мелкими ручьями и родниками.
Так мы и сделали. Сами тоже старались беречься, но, одновременно, должны были проверять, есть ли угроза. Добровольцем вызвался послужить один из пожилых посвящённых.
— Мне всё равно уже мало осталось, — улыбнулся он. — А так если умру — то на пользу народа.
Мы каждый раз нервничали, когда мужчина подходил к реке. Тем более, что орденские орангутанги не ограничились уходом, а разнесли весть по своим соседям. И все семьи живущие на берегу, поспешили сняться и удалится вглубь леса. А ещё — не менее тщательно, чем мы, избегали приближаться к открытой воде. Такое поведение обезьян произвело на нас очень сильное впечатление.
Но вероятного, ожидаемого нападения так и не произошло. Прошла неделя и мы постепенно начали успокаиваться. А потом и вовсе вернулись к обычной жизни, даже немного посмеиваясь над всё ещё трусящими обезьянами. И только ещё через дюжину дней обнаружили, что похищение детёныша всё-таки не осталось без внимания. Что стрелоцветы предприняли ответные меры, хотя и не такие, как мы ожидали.
Лукоморье — центр производства репеллента
— Серый, жди, — скомандовал Черномор, отстучал ту же команду специальными чётками и, быстро пробежав пальцами руки по жаберной щели акулы, выбрался на пристань.
Там уже кучковалась ребятня: отложив работу, дети и подростки собрались, чтобы с любопытством и суеверным ужасом рассмотреть акулу вблизи, а заодно поприветствовать говорящего с ней мага. Кряжистый, упитанный старик со слегка растрёпанными волосами и окладистой бородой владел серьёзными силами: он не просто ходил в океан как в джунгли, но покорял крупных и очень опасных хищников. А ещё часто демонстрировал какое-нибудь колдовство.
— Черномор, покажи огни! Ну покажи!
Маг слегка шикнул, но не зло, а шутливо, и дети тут же отскочили, ожидая чуда от дружелюбного посвящённого.
Черномор ещё немного отогнал молодёжь, тщательно вытер руки и, ловко вытащив пробирку, на мгновение откупорил и высыпал себе на ладонь порошок из зрелых плодов ракеток. Мужчина сам обрабатывал заготовку специальными составами, просушивал в особой газовой смеси, а потом соединял: в результате порошок самовозгорался примерно через десять секунд после контакта с воздухом и давал яркие разноцветные огоньки. Мелочь, простой фокус, а дети радуются. Выждав положенное время, посвящённый кинул порошок в воздух — и наблюдателям показалось, что из ладони мага вырвался целый сноп красных, жёлтых, синих и зелёных искр.