— Ну, товарищ Фофанов: вам пятьдесят пар сапог?
— Ясно, — сказал молодой десятник.
— Нет обуви, Гриша, — устало, тихо сказала она. — Ни одной пары...
Фофанов, не ожидавший такой домашней, простой откровенности директора, смущенно вспыхнул.
— Только бы хлеба хватило, — вырвалось у него.
— Хлеб есть. Как разрез?.. — строго спросила Свиридова, думая о том, что вот опять она. занимается сапогами и рукавицами, дегтем и крупой, кайлами и веревкой.
Проклятая нужда, серенькие дела, обвалы, несчастья... А сколько уверенности, гордых и честолюбивых мечтаний было у нее, когда она ехала на Мунгу! В райкоме для нее все было просто и ясно; надо было только, не как ее несчастный предшественник, быть твердой и требовательной. И все это было и есть у нее. А вот план все-таки не выполнен, нужда все еще давит на прииск, как и при прошлом директоре, и, что хуже, ужаснее всего, задавлены, заживо погребены в шахте четыре человека. При мысли о засыпанных людях у Свиридовой похолодело и ожесточилось от тоски сердце.
«Нет, я не поплыву, не поплыву... Я не струшу, дорогой товарищ Усольцев!» — мысленно сказала себе Свиридова, глядя на дверь, в которую вышел последний десятник.
Она подождала, не войдет ли еще кто, и первый раз за этот день опустилась в кресло. На столе перед нею папка с письмами и докладными, сводками и радиограммами треста. Она раскрыла папку и вдруг почувствовала тяжкую усталость; от головы отхлынула кровь, мускулы ослабели, к затылку и вискам приступила тупая боль. Свиридова медленно прибрала волосы, рука по привычке скользнула по воротнику блузки, галстуку, по замшевому жилету и легла на колени.
И вдруг громко застучали в дверь, и еще громче знакомый главбуховский голос крикнул:
— Можно?
Свиридова, вздрогнув, быстро вскочила и, отодвинув кресло, прислонилась спиною к простенку.
Вошел полный, пухлощекий, гладко выбритый главбух Бондаренко. Он неуверенно мялся, нетерпеливо шелестел бумажками.
— Получили? — спросила Свиридова о деньгах, за которыми ездил Бондаренко в районный банк.
Бондаренко молчал, на розовой голове его проступил пот.
— Не получили?! — невольно с тревогой вырвалось у Свиридовой.
— Директор банка Трейвас срезал на покрытие ссуды.
— Сто пятьдесят тысяч?
— До копейки.
У Свиридовой дрогнули губы.
— А наша просьба о продлении срока? Ведь мы выплачиваем пени. Получил он наше отношение?
— Это камень какой-то, а не человек! — сказал Бондаренко. — Деревяшка у него здесь болтается, а не сердце! — закричал он, тыча пальцем себе в грудь.
— Значит, — прервала его Свиридова, — значит, вы привезли только сорок тысяч — ссуду на покупку лошадей? Ну?.. Нельзя! — крикнула она заглянувшему Мухорину.
— Деньги два дня тому назад арестованы, — глухо проговорил Бондаренко.
— Арестованы? Кто смел арестовать государственную ссуду?
— Страхкасса за неуплату отчислений.
— Где же вы были? Вы меня удивляете, товарищ главный бухгалтер! Чем мы зарплату выплатим? Ну, говорите, чем?
Взмокший Бондаренко подавленно молчал.
— Только не раскисайте, пожалуйста, — сказала Свиридова. — Что это у вас?
— Это... извещение этого негодяя... Вот: «...Банк извещает, что локомобиль будет продан погашение ссуды точка. Также предлагает июне погасить остальные сто десять запятая противном случае...»
— Действительно, противный случай, — горько сказала Свиридова, хватая телефонную трубку.
— Прииско́м. Терентий Семенович? Здравствуй, здравствуй... Живем как? Ничего: вашими профсоюзными молитвами... Я не злая, ты меня злою-то еще не видел. Погоди... Ты донесение о «Сухой» послал? Вчера еще? Спасибо за «аккуратность». Да то, что это стоит нам локомобиля. Трейвас пронюхал и вот... спешит погасить ссуды. Погоди... я вот о чем! Я говорю: клуб нынче мы ремонтировать не можем. Да так, не выходит у нас это дело, клуб может подождать... Еще вот что: у меня вот здесь, — она выразительно посмотрела на Бондаренко, — счет бухгалтерии вам за электроэнергию во время платных сеансов кино и спектаклей. Нет, мы не обязаны. На бесплатные сеансы — пожалуйста. A то вы нашу энергию расходуете, а денежки в карман... Сколько? Тысяч пятьдесят за восемь месяцев... Нет, уплатите. Через суд возьмем. А энергию на платные кино до уплаты выключаем. Что? Сам придешь? Ссориться не хочешь? Ну, ну...
Свиридова повесила трубку, обернувшись к повеселевшему главбуху, спросила:
— Сколько у нас в кассе металла?