И все-таки для Улыбина все пошло прахом! Колесом с крутой горы покатилась семеновщина — не удержали ее ни асламовы, ни стотысячная армия японцев, ни американский десант, ни войска семи заокеанских держав. В 1920 году инженер Коротков захватил золото, в том числе и пай своего интересанта Улыбина, и бежал в Харбин. А вскоре с остатками дивизиона в Маньчжурию ушел и Асламов. Улыбин остался на мели. В 1923 году, снедаемый тоской по утраченному золоту, он ходил в Харбин, нашел Короткова на шерстомойной фабрике и едва-едва унес от него ноги. Потом долгие годы Улыбин дрожал за свою шкуру, как нашкодивший пес. И только с 1929 года, после неожиданного для него вступления в партию вместе с группой красных партизан, Улыбин успокоился.
«Пустяки, — думал он, — что было, то быльем поросло. Меня забыли...»
В глубоком и темном закоулке улыбинского сердца, однако, не угасала надежда как-нибудь вернуть утраченное.
«Не может того быть, чтобы так все пропало! Ведь полтора пуда... столько людей похерено...»
И вот, врасплох застигнутый появлением Асламова, Улыбин перепугался. Зря Асламов не придет. Не за копейкой же пришел он сюда, рискуя жизнью?
«А может, промотался как-нибудь там и деваться ему некуда? — думал Улыбин, прислушиваясь к шорохам арестованных. — Стукнуть его... при попытке к бегству, пока он не признал меня...»
— Иннокентий, — тихо окликнул его Асламов.
«Вот... Вот...» — задыхаясь от страха, подумал Улыбин.
— Посмотри за дверью.
Улыбин подошел к наружной двери, ногой распахнул ее настежь и сунул в створ ее свою бердану. Но за дверью и около каталажки никого не было.
— Подойди сюда, — приказал Асламов.
«Хлопну!» — обливаясь потом, решил Улыбин. Он взглянул на берданку, подхватил ее наизготовку и чужим, ломающимся голосом, приглушенно крикнул:
— Ктой-то? Что за разговоры?!
— Тише... Когда нас повезут? — негромко спросил Асламов; он помолчал и, не дождавшись ответа, нетерпеливо и угрожающе повысил голос: — Ну?!
— Ничего не знаю... Сидите смирно, а то...
— Ты меня не знаешь, — опять негромко и спокойно, даже лениво начал Асламов. — Я тебя тоже не знаю. Я слышал твое имя от Макушева с Фофановым.
«Ах, сука! — злобно думал Улыбин. — Ей-ей хлопну!..»
— Но при надобности можно вспомнить и о тебе... кое-что.
Сжимая в горячих руках бердану, тяжело дыша, Улыбин думал: «Только бы на двор попросился! А там...»
— Так... — сказал Асламов. — Видимо, придется поднять кое-какие документы.
«Врет... На бога хочет взять...» — думал Улыбин, а у самого подламывались ноги.
— Например: списки... сводки и собственноручную схему некоей экспозиции... На Унде.
«Хлопнуть... хлопнуть сейчас же!.. Ох!»
— Я их, конечно, с собой не имею, — словно угадывая мысли Улыбина, продолжал Асламов. — Но некоторый человек, находящийся недалеко, предъявит их в соответствующий орган непременно... Я ведь к тебе шел-то. И этот некоторый человек знает об этом. Подумай, я подожду...
Асламов не спеша свернул папиросу, закурил, убавил в лампе огонь и лег на ступеньке, ведущей на парной полок. Бен и Ли-Фу спали, по крайней мере слышен был их храп.
Через полчаса Асламов поднялся.
— Иннокентий, не спишь?
— М-м...
— Нас повезут или пешком?
— Не... не знаю... Нельзя разговаривать.
— Когда?
— Завтра. Ох, замолчите, ради бога!..
— Что ж ты, гад, волынил! — яростной руганью прорвался Асламов, подходя к глазку. — Балда! Забыл? Откуда узнал?
— Усольцев сегодня говорил, — дрогнув от окрика, в замешательстве ответил Улыбин.
— Кто это Усольцев?
— Парторг.
— Недавно он здесь?
— Месяц.
— Так... Старателей откопали?
— Нет еще. Завтра, наверное.
— Так. Ну, слушай...
— Тш-ш... — зашипел вдруг Бен.
Асламов, прервав разговор, бросился к полке и лег, притаившись. Ли-Фу заворочался на полке, застонал и стал дышать с тяжелым хрипом, словно его душили.
В предбанник, в шинели внакидку, босой, полусонный и оттого еще более опухший и рыхлый, вошел Макушев. Он широко зевнул и спросил: