Сам он, казалось, был очень занят все эти месяцы. Рано утром уезжал в город или спускался на нижний этаж особняка и только поздно вечером возвращался к ужину.
Они привезли в особняк Баба-эфенди и поселили его в комнате на нижнем этаже.
Старый критянин и здесь вел себя так же по-хозяйски, как и на «Ташуджу».
Он выговаривал работникам, случалось даже, что судачил о Юсуфе, чем сильно пугал Зулейху.
Он считал, что все эти люди не умели работать, просто позорили особняк. Разве правильно было Юсуф-бею так их баловать? Он сам на Крите управлял особняками и побольше этого. На месте Юсуф-бея он бы всех горе-работников вышвырнул на улицу, а на их место взял других.
Каждое утро голос Баба-эфенди поднимал на ноги всех в особняке. Если он не находил, кого можно отчитать, то начинал бубнить перед курами и кошками.
Наверное, единственным человеком, который не страдал от этого шума, была Зулейха. Голос критянина почему-то напоминал ей звуки моря и тот период ее жизни, который она провела на «Ташуджу» в полном спокойствии и когда ждала неизвестных перемен.
Обитатели особняка с изумлением наблюдали, как Зулейха часто разговаривала с этим человеком, звала по вечерам его с собой на прогулки и уходила с ним в горы или на реку.
Но отношение Юсуфа к Зулейхе чуть заметно переменилось. Когда они находились в обществе домашних или гостей, то он был с женой так же внимателен и заботлив, как и на «Ташуджу». Но когда они оставались одни, он молчал, не считая нужным даже договорить фразу до конца, и уходил.
Они сейчас практически не оставались вдвоем. Несмотря на это, Юсуф проводил почти все время, за исключением часов, когда спал, вне дома, и пил больше, чем обычно, хотя и пытался это всячески скрыть.
Со слугами он обращался строго и раздраженно. А однажды ни с того, ни с сего ударил управляющего хлыстом.
Баба-эфенди тоже прекрасно знал про эту вспыльчивость и теперь, только завидев Юсуфа, убегал в уголок и не решался и рта раскрыть, когда Юсуф находился дома.
Примерно в то время, когда они переехали в городок, Зулейха перенесла ангину и несколько ночей из-за сильного жара пролежала в бреду.
Во время болезни за ней ухаживала свекровь. Энисе-ханым сидела на подушечке, что положила на пол рядом с кроватью, сердилась, если кто-нибудь из дочерей заходил в комнату, и сказала, что будет присматривать за больной сама.
Каждый раз, когда Зулейха просыпалась ночью, она видела перед собой свекровь. Ее глаза казались еще больше на осунувшемся с недавних пор лице.
Они улыбались друг другу, пожилая женщина поправляла ей подушки и покрывала, щупала температуру и спрашивала, не нужно ли ей что-нибудь.
За все время, что Зулейха болела, муж заглянул к ней всего два или три раза.
Ступая на носках, чтобы не шуметь, он открывал и закрывал окна, переставлял вещи и, как будто считая, что на этом его работа окончена, произносил несколько избитых фраз и выходил из комнаты.
Зулейха обратила внимание на поведение Энисе-ханым. Она обращалась с ней очень вежливо, искренне интересовалась ее здоровьем. И хотя они смеялись и смотрели друг на друга, но во взгляде свекрови проскальзывала та же отстраненность, что во время бесед с Юсуфом на «Ташуджу». С той лишь разницей, что Юсуф в такие моменты медленно отводил взгляд в сторону. Пожилая женщина делала по-другому: двумя руками, будто желая погладить невестку, она брала ее за затылок и волосы и прижимала голову к своей груди.
И хотя внешне казалось, будто все забыто и жизнь вошла в привычную колею, Зулейха очень хорошо чувствовала, что это ненормальное состояние и продолжаться так больше не может. Пришло время открыто поговорить с мужем. Она больше не могла терпеть такое положение дел. В любом случае у Юсуфа должны были быть соображения на этот счет и плохие или хорошие решения. Возможно, он молчал, потому что ждал инициативы от Зулейхи.
В те дни, когда болезнь ее ослабевала, но Зулейха по-прежнему чувствовала сильный жар, она составила сама для себя план. Даже мысленно заготовила некоторые фразы.
Но когда она наконец настолько окрепла, что поднялась с постели, то снова почувствовала, что решимость ее несколько угасла, и ждала, как будут развиваться события. Потому что любимое выражение отца все крутилось у нее в голове.
И хотя они решили оставаться в Гёльюзю до первых зимник месяцев, суровая зима заставила семью немедленно переехать в город.
Эта перемена как будто на какое-то время отвлекла Зулейху. Она помогала наводить порядок в доме, который вот уже несколько месяцев был необитаемымым. Часто к ним приходили гости, да и она сама не отказывалась от обязанности отдавать визиты. Юсуф несколько раз — как в прошлые годы — даже устроил пышные званые обеды для друзей и важных гостей, которые посетили город.