И он подчинился, поднялся, помог ей за руку встать на ноги, но, стоя, быстро притянул к себе, обнял и поцеловал в щеку. Оленька в ответ только усмехнулась, проговорила:
— Значит, ты давненько не слушал Брамса? Сейчас поставлю…
Слушали музыку они потом около часа, разговаривали о том о сем, как ни в чем не бывало. Помнится, когда он шел от нее домой, вспоминал ее чуть потемневшие зеленые глаза, бесстрастный голос и удивлялся ее спокойствию, тому, что он так легко подчинился ей, не попытался уломать. Странно! Но вместе с тем чувствовал тогда себя легко, весело, и запомнил этот вечер, как один из самых хороших в своей жизни.
Вспомнив тот вечер, свои ощущения после него, Андрей подумал с сожалением: «Зачем я поспорил с Олегом? Зачем мне это надо?.. Из-за глупого самолюбия?» Ведь ясно, если он добьется своего, то нарушит этим все течение Оленькиной жизни! Для него шутка, игра, почти гимнастическое упражнение, а для нее… Глупо! Отказаться? Встать и уйти сейчас?.. Нет, не годится! Так он покажет ребятам, что струсил, что все его амурные победы — блеф, хвастовство пустое.
Он снова и снова взглядывал на Оленьку, видел, как розовеют ее щеки по мере того, как пустеет очередная рюмка.
— Ну что, попрыгаем? — предложил Сева, и все стали подниматься, отодвигать стулья.
Музыка громко била в уши. Танцевали, кричали, прыгали кто как мог. Танцевать Андрей умел. Приятно было смотреть, как легко и изящно извивается его тело, как ловко двигаются ноги. Танцуя, он держался на расстоянии от Оленьки, но ни на минуту не выпускал ее из виду. Наблюдал, как она все медленнее и медленнее двигается в танце, потом вяло упала на стул, но тут же встала и подошла к Тане. «Неужели уедет домой? Нельзя ее одну в таком состоянии отпускать!» — ужаснулся он и, продолжая танцевать продвинулся к двери, чтобы видеть, что делается в коридоре. Таня с Оленькой скрылись в спальне. «Отлично!»
Таня вернулась, сказала весело, с добродушным удивлением:
— Отрубилась наша Оленька! Не подрассчитала, видно!
— И нам пора! — прекратили танец девчата. — Мужья давно уж на часы поглядывают… Рычать будут. Пора!
— На посошок!
— Это святое!
Андрей брякнулся на диван, притворяясь пьяным, и потянулся к бутылке.
— Может, тебе хватит?
— Не, — пьяно повел рукой Андрей. — На посошок…
Налил водки в фужер, граммов сто, выпил и вяло откинулся на диван, безвольно вытирая губы платком.
— Во дает… И этот хорош…
Рука его с платком обмякла и упала на диван. Голова отвалилась на плечо.
— Его некому ждать, у нас заночует. Не впервой!
Молодец Олег, не подводит!
— Нечего ему тут делать! Севчик на такси отвезет…— голоса девчат.
Вот сучки! Почуяли! Теперь все от Татьяны зависит!
— Мы в комнате Дениски заночуем, а он здесь, на диване!
Молодец, Танечка!
Он слышал, как одевались в коридоре, прощались. Хлопнула дверь. Тишина, мягкие шаги, усталый голос Тани:
— Завтра с утречка уберем со стола… Оленька поможет… Андрею надо постелить…
— Андрей! — затряс его за плечо Олег. — Иди, умойся! А мы тебе здесь постелим!
— Счас… Счас… — поднялся он с помощью Олега.— Я сам… — И пошел, петляя, в коридор, в ванную. Ударился по пути о косяк двери.
В ванной стал разглядывать в зеркале свое худощавое лицо, разгладил усы. Пьяным сильно он себя не чувствовал, за столом пил мало, чуть пригубливал. Прополоскал рот, умылся тщательно: долго поливал лицо холодной водой, чувствуя, как гулко бьется сердце. Усмехнулся, засмеялся над собой. «Плюнуть, выйти, сказать: еду домой! — мелькнула мысль. — Нет, надо доводить до конца!»
Вернулся, диван застелен. В комнате никого. Из детской выглянула Таня:
— Ложись! Спокойной ночи… Свет выключи, не забудь.
— Гуд найт! — вяло улыбнулся, махнул ей рукой и прикрыл дверь.
Снял пиджак, повесил аккуратно на спинку стула, галстук туда же. Расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и оглядел разгромленный стол. «Выпить, что ли, еще?.. Не надо!»
Он дернул за шнур, выключил свет, подошел к окну и стал смотреть, как вдали проносятся по темной дороге автомобили с горящими фарами, ползет троллейбус, как беспрерывно и быстро искрятся тонкие снежинки между веток под светом фонаря. На улице морозно. Январь. А в комнате тихо, тепло. Слышно, как тикает будильник на телевизоре.
Андрей скинул туфли и, особенно не таясь, прошел по коридору в спальню. Здесь светлее, чем в комнате. Прямо под окном на улице — фонарь. Свет его мягко и сонно падал на широкую кровать, на неподвижно лежавшую под простыней Оленьку. Лежала она на боку, калачиком. Щека на подушке и короткие русые волосы освещены матовым светом. Дыхания не слышно. «А если не спит?.. Не может такого быть… Сам видел, как она пила!» Он осторожно и медленно поднял простыню. Она была совершенно нагая. «Раз я видел Оленьку…» — глупо мелькнуло в голове, и стало стыдно. Он держал простыню над женщиной с давно забытым чувством стыда и разглядывал, как что-то запретное, еще не сошедший летний загар, две белые полоски — одна на приподнятом на постели бедре, другая — на боку, расширяющаяся к груди. Грудь маленькая, с небольшим темным пятном, выставленным ему навстречу. Одна рука — под подушкой, другая — ладонью на плече.