— Живем!
— Живем, — в тон ему откликнулась Анна и впервые за эти дни улыбнулась.
Вода сходила бегом. К полдню на взгорках стала обнажаться желтая поблекшая трава. И кабаны пришли в движение. Те, что устроились с краю, мало-помалу стали спускаться по ступеням и, взмучивая остатки воды, разбредаться.
Зашевелился Меченый. И в ту же минуту Иларион схватил ружье и просунул ствол меж занавесками и прислонил щеку к холодной ложе. Анна вскинула на него глаза, прикусила нижнюю губу, да так и застыла в немоте.
Вот Меченый переступил раз, другой на затекших ногах, подошел к краю веранды и неуклюже головой вниз стал сходить к земле.
Иларион не терял его с мушки, вел стволы следом, уже собирался нажать на спуск, но неуклюжесть кабана, его шаткая походка остановили его, и он опустил двустволку.
— Ты че, Ларя? — встрепенулась Анна.
— А-а! Ладно. Из-за него стекло портить. — Иларион поморщился, как от боли, и отошел от окна.
— Я знала, что не будешь стрелять, — радостно, не тая голоса, сказала Анна. И будто свет от нее пошел.
По этому свету, по улыбке на лице Иларион понял, что жена одобряет его: негоже бить слабого да лежачего. Исстари так ведется, и человек, если он не лиходей, не может переступить того неписаного правила.
…А Меченый медленно убредал в крепь, не ведая о том, что смерть два дня жила с ним бок о бок.