— Но я думал, Брэйс молчит… — забормотал Фернандес.
Каттер приблизился к нему. Он говорил почти шепотом, но достаточно громко, чтобы его было отчетливо слышно.
— Мы получаем информацию из самого надежного источника. Написанную собственноручно Брэйсом. — Он рассмеялся едким колючим смехом, который казался еще более зловещим, оттого что звучал полушепотом.
«Вот спасибо тебе, Каттер», — подумал Фернандес.
— У вас есть в тюрьме некто, кто подсматривает в тетрадь, что Брэйс повсюду носит с собой?
— Многие уже забыли, что начинал-то я адвокатом, — сказал Каттер с плохо скрываемым злорадством. — Правда, это было давно. Но, скажем так, я сохранил хорошие отношения с одним из ветеранов охраны в «Доне».
Фернандес медленно кивнул.
— И поэтому сейчас с нами нет детектива Грина, — сказал он.
— Послушайте, Фернандес. — Каттер вновь затеребил салфетку. — Город по уши в дерьме. И вам это известно не хуже меня. Мы каждый день слышим об этом в суде. Оружие, бандиты, насильники. Хотите заниматься убийствами? Вот с чем вам придется иметь дело. И не надо нести ерунду в стиле бойскаутов: «Сторона обвинения не может выиграть или проиграть». Когда речь заходит об убийствах, мы играем, чтобы выиграть. Да и вам не стоит беспокоиться насчет вашей приятельницы Нэнси Пэриш. Брэйс никогда не звонит ей.
— Хорошо. Что вы от меня хотите?
Каттер рассмеялся.
— Да ничего особенного. Выиграть дело. Брэйс попытается уволить Пэриш — протест. Пэриш попытается отказаться от дела — протест. Не давайте Саммерсу пространства для маневра.
— С юридической точки зрения здесь все прозрачно, — встряла Гилд. — Никаких свидетельств психической недееспособности; Пэриш не имеет права препятствовать клиенту признать себя виновным. В худшем случае она отказывается от защиты, он признает себя виновным и получает двадцать пять лет.
— И у вас, Альберт, будет отличное начало новой карьеры государственного обвинителя по особо тяжким делам, — сказал Каттер. До этого он никогда не называл Фернандеса по имени. — Там, наверху, не стоит шибко уповать на талант — придется много работать.
Фернандес кивнул. Потом улыбнулся. Напряжение стало спадать. Каттер разорвал салфетку.
— Полагаю, этой встречи не было, — сказал Фернандес.
Чарлтон громко рассмеялся.
— Расплатимся наличными. Я знаком с Ником — тем, что за стойкой, — со времен своих дежурств. По ночам, когда было спокойно, мы заглядывали сюда и часами пили кофе, а каждые пятнадцать минут кто-то один выходил на улицу и докладывал о нашем новом местонахождении. Ник ни разу не проболтался. Если кто-то что-то вынюхивал, он говорил, что не видел меня уже несколько месяцев.
Обернувшись, Фернандес посмотрел на стойку. Высокий мужчина с седеющими усами привычно неторопливыми движениями размашисто протирал столешницу. Пятна на белой форме с фартуком свидетельствовали о продолжительности его ночной смены. Черно-белые часы на стене показывали 2:30.
— Похоже, у меня грядет весьма интересный день, — сказал Фернандес, забирая со стола свою тетрадь с ручкой. — Всем до встречи в суде.
«Марисса, кажется, я приду домой необычно рано, — думал он. — У нас намечается приятный вечер. И будет повод кое-что отметить».
Глава 56
— Каждый месяц у нас пропадает от десяти до пятнадцати столовых приборов, в основном ножи. — Сара Макгил укоризненно глянула на Ари Грина и потрясла пластиковым пакетом. — Вот и вы внесли свою лепту.
— Да, несомненно, — ответил он.
Грин много раз наблюдал одну и ту же историю и не переставал удивляться. Порой при наступлении одного из наиболее драматичных моментов в жизни людей вдруг почему-то начинали тревожить банальные вещи. Теряя все на свете, они обращали внимание на легкопоправимые мелочи. И начинали упорно к ним цепляться.
Во время его последнего судебного процесса по делу об убийстве обвиняемого больше волновало обеденное меню, чем то, что количество улик против него росло как на дрожжах. И чем хуже становилась ситуация, тем отчаяннее он жаловался на качество еды.
Все еще держа перед собой пластиковый пакет, Макгил комкала его краешек, словно маленькая девочка уголок любимого одеяльца.
— Я не пойду в суд, — наконец заявила она.