Я доложил обо всем Владимиру Багратовичу и прокурору республики, который подписал постановление об аресте Шоубы.
Я допрашивал Шоубу в кабинете Шоты Гагуа. Ахра еще не вернулся из командировки.
– Вот что, Алеша, раньше ты еще мог водить нас за нос, но сейчас я располагаю такими данными против тебя, что ничего возразить не сможешь.
Шоуба молча и внимательно слушал. Было видно, что он заметно похудел.
– Будь благоразумен и расскажи все, без утайки, пока я не сталприводить доказательства. – Я положил ладонь на папку с делом по убийству Лозинской.
– О чем должен рассказать?
Я почувствовал, что Шоуба держится только усилием воли, и пожалел его.
– О многом, Алеша, – сказал я тихо. – Начни сам, пока не стал напоминать.
– Напоминайте, – махнул он рукой.
После этих слов исчезла всякая жалость к нему.
– Знаешь ли ты Учаву? – загнул я палец.
– Впервые слышу эту фамилию. Вы думаете, я знаком со всеми, кто вас интересует?
– Та-ак… О Перегудове мы говорили в прошлый раз. Надеюсь, не забыл наш разговор?
– Нет. До гроба буду помнить.
– И слава богу. Не забыл, что Перегудов убил Дроганова?
– Ну, убил так убил. Зачем об этом напоминать?
– А затем, что Перегудову пистолет передал ты!
Я думал, что пошлю Шоубу хотя бы в нокдаун, но он удержался на ногах.
– Ну-у, скажете тоже! – протянул он осторожно.
Я молча вынул из папки протокол допроса Перегудова и положил перед ним:
– На, читай.
Шоуба быстро прочел написанное. Его фамилия была подчеркнута несколько раз, и не понять, о чем в протоколе речь, было нельзя.
Шоуба посмотрел на лицевую сторону протокола, и, убедившись, что показания принадлежат Перегудову, сказал:
– Это могли сочинить и сами. Мне нужен живой Перегудов. Хочу на него посмотреть. А бумага что? Она все стерпит!
– Она-то все стерпит, но почему ты испытываешь мое терпение?
– Что делать? – пожал он плечами, – Знаю, что доставляю хлопоты, но все это так серьезно, что не могу поступить иначе. – Он вновь заговорил нормально. – Поймите меня правильно.
– Значит, Перегудову пистолет не передавал?
– Нет,
– Ну что ж… Тогда прочти это и распишись. – Я протянул ему постановление об аресте.
– Ого! – сказал он, прочитав лишь заголовок. – Это за какие заслуги?
– Прочти до конца, узнаешь… Впрочем, ничего нового для тебя там нет.
– Читать его не хочу, подписывать – тоже.
– Поступай, как знаешь. Но учти, чтоб это не вышло тебе боком.
Я взял постановление, сделал отметку об отказе от подписи и вызвал конвой.
– Мой тебе совет, – сказал я напоследок, – подумай на досуге, может, пойдет на пользу.
Шоуба ничего не ответил, а когда появился милиционер, с независимым видом поднялся и направился к выходу.
В тот день прокурор республики подписал постановление об этапировании Перегудова к нам.
Несколько раз приходила мать Шоубы, плакала, а я тихо и вежливо успокаивал ее. Появились и другие ходатаи, которых подняла на ноги бедная женщина, но и они ушли ни с чем.
После доставки Перегудова, я допросил его: он упорно держался прежних позиций.
И тогда я устроил встречу Шоубы и Перегудова. Задавая традиционный вопрос, знают ли они друг друга и в каких взаимоотношениях находятся, заметил, что Шоуба сделал какой-то знак Перегудову.
– Шоуба, – сказал я строго, – добьетесь того, что посажу вас спиной ко всем.
Он сомкнул губы и, показалось, с ненавистью посмотрел на меня.
– Перегудов, – не меняя тона, спросил я, – подтверждаете ли вы показания, данные ранее?
– Да, – он поправил очки на переносице.
Я следил за Шоубой, чтобы тот не выкинул еще что-нибудь.
– Тогда расскажите, как и при каких обстоятельствах совершили убийство Дроганова? – Я умышленно не задал вопрос, какую роль при этом сыграл Шоуба.
Перегудов кончиком пальца вновь поправил очки, но отвечать медлил.
Неужели и этот задумал какую-нибудь каверзу? Я уже был сыт по горло выходками Шоубы, и, если нечто подобное последовало бы от Перегудова, не знал, как вести себя дальше.
– С самого начала? – спросил, наконец, Перегудов.
– Да, – ответил я, подумав, что никакого неожиданного хода он не предпримет.
И не обманулся. Перегудов стал негромко рассказывать о взаимоотношениях между Дрогановым, ним и его женой, о своей ревности, о том, что Шоуба еще больше разжег ее, а потом передал пистолет…
– Что? – вскинулся»Шоуба, и такая ярость появилась в его голосе, что я испугался, как бы это не повлияло на Перегудова.
– Тихо! – приказал я. – Значит, он дал вам пистолет, – обратился к Перегудову. – А марку помните?
– Да. Парабеллум. Об этом пистолете я читал только в книгах,
но видеть не приходилось. Ведь он немецкий, верно?
Шоуба сидел уже спокойно, но побелевшие костяшки сцепленных пальцев выдавали его волнение. Гагуа прохаживался по кабинету, стараясь быть поближе к Шоубе.
– Я спросил у Шоубы, – продолжал Перегудов, – зачем мнепистолет, а он говорит: «Как зачем? А Дроганова пальцем убьешь?» Тогда я сказал, что у меня и в мыслях не было его убивать. Шоуба рассердился, назвал меня тюхой и… это обозлило меня. Три дня мучился, хотел даже вернуть пистолет Шоубе, но он снова появился, как злой дух, и – тогда я решился… Дальше вы знаете.
– Но Шоуба не слышал вашего рассказа.
– Как? Я передал ему пистолет и все выложил! – недоуменно произнес Перегудов.
– Да, но сейчас, на очной ставке, он еще раз хочет услышать об этом.
Перегудов поморщился, но пересилил себя:
– Я решил начистоту поговорить с Дрогановым и пошел к нему на квартиру. Он был один, под хмельком. Я выложил все, что о нем думаю, но он засмеялся и заявил, что Полина сама сделала выбор и, кажется, не ошиблась. Да и ему она нравится… Тогда я не выдержал и… выпустил в него несколько пуль. Он упал, а я ушел, хлопнув дверью. Отыскал Шоубу, вернул пистолет и обо всем рассказал. Он положил оружие в карман, сказал, что я настоящий мужчина, и мы разошлись.
– Скажите, с какой целью Шоуба склонял вас к убийству Дроганова? Почему он в этом был заинтересован?
– Не знаю, – ответил Перегудов и опустил голову.
– Значит, если бы не Шоуба, вы не совершили убийства Дроганова?
– Нет.
Я не уследил за Шоубой: его словно что-то подбросило вверх. Перегнувшись через стол и чуть не лежа на нем, он обеими руками схватил Перегудова за шею и стал душить. До этого, со слов работников милиции, знал, что Шоуба – неуправляемая личность и может вытворить что угодно, поэтому очную ставку проводил в присутствии Гагуа, который еле оторвал руки Шоубы от горла Перегудова. Очки Перегудова упали на пол, но, к счастью, не разбились. Иначе пришлось бы прекратить очную ставку: без них Перегудов не годился никуда.
Шоубу била мелкая дрожь. А с Перегудовым словно ничего и не случилось: он надел поданные Гагуа очки, а потом два-три раза потер шею и успокоился на этом.
– Возьмите себя в руки, Шоуба, – сказал я, видя, что его все еще продолжает трясти. Было ясно, что это не со страху, а от ярости.
Я встал, прошелся, вернулся к столу и спросил Шоубу:
– Ну, как, будем продолжать?
– Как вам будет угодно! – наконец, хрипло произнес он.
– Тогда ответьте: подтверждаете ли вы показания Перегудова?
– Нет. Его показания с самого начала ложь, провокация и… – употребил нецензурное слово Шоуба, но стыдить и призывать его к порядку я не стал. – Перегудов сам мне говорил, что убьет Дроганова, а я отговаривал… Так же было, ты, четырехглазый?!
– Нет.
– Ух!.. – по-абхазски выругался Шоуба. – Ты тонешь, зачем нужно меня тянуть на дно? Скажи следователю, что пошутил.
– Я не шучу, а говорю всерьез.
– Вы не передавали Перегудову пистолет и не подговаривали его убить Дроганова? – спросил я Шоубу.
– Нет.
Когда очная ставка была окончена, милиционер увел Перегудова. Шоубу я оставил в кабинете – были еще вопросы.