За окном – проливной дождь. Я старался вспомнить что-то, но никак не мог. В мозгу, как заноза, засела настоящая фамилия Дорфмана. Где же я слышал ее? Эта мысль преследовала меня с – того момента, когда я впервые взглянул на оборотную сторону дактилокарты Дорфмана.
Где и от кого я слышал эту фамилию?
Машинально стал перелистывать уголовное дело по убийству Лозинской, словно пытаясь найти ответ на мучивший меня вопрос на столько раз читанных и перечитанных страницах.
И вдруг мне бросился в глаза протокол допроса Беловой Ольги Никаноровны, через которую я вышел на Федотову, а потом проделал длинный и извилистый путь по лабиринтам следствия… Заново перечел ее показания, но ответа на вопрос в них не нашел. Но она что-то говорила мне, в этом я был уверен. Рассказывала какую-то старую историю, связанную с Лозинской. Тогда я не придал значения этому, даже не занес в протокол, поскольку все, кто был связан с той историей, уже мертвы… Белова рассказывала… О чем же? Она по моей просьбе вспомнила Лозинскую, говорила, что та была очень красива. Так, пойдем дальше… Теперь в памяти всплыло слово «любовник». Да, но, одернул я себя, это слово ты вспомнил потому, что Дроганов был любовником Перегудовой. Но при чем тут они? Любовник, любовница… Все, вспомнил: Лозинская была любовницей какого-то бандита и того пристрелили при задержании в горах. Но фамилия того была не Уваров: старуха назвала мингрельскую фамилию, очень редкую. Вот, черт, запамятовал! Но при чем тут Дорфман – Уваров?.. Вспомнил! Фамилия бандита – Патава! И… и что дальше? Значит, так, жил-был бандит Патава, любовник Лозинской. Его пристрелили. А потом жена Патавы проклинала Лозинскую. Ну да, ведь жена Патавы была Уварова! Она, после гибели мужа, покинула с сыном наши места… С сыном? Но Белова же сказала, что, по слухам, сын Патавы и Уваровой в дальнейшем попал в тюрьму и там умер!
…Чувствуя, что без Беловой никак не обойтись, я позвонил Ахре, моля бога, чтобы он оказался на месте, словно от этого зависел исход дела. Я хотел немедленно отправиться к Беловой, но вместе с Ахрой: мы работали рука об руку, и я не хотел ехать без него.
– Да, – лениво отозвался Ахра.
– Ты мне нужен. Срочно приезжай, пожалуйста.
– Сейчас, – ни о чем не спрашивая, ответил он.
Когда Ахра появился в кабинете, я коротко выложил свои соображения.
В голову лезли предположения: она в отъезде, лежит в больнице, умерла… Но Белова была дома, здорова, даже вспомнила нас.
– Нашли убийцу? – встретила нас вопросом.
– Нет, Ольга Никаноровна, пока нет, – ответил я виновато.
– Долго что-то у вас получается.
Я промолчал, а потом спросил:
– Помните, Ольга Никаноровна, вы рассказывали о любовнике Наты Лозинской?
– Помню, милый, помню. Вы же тогда слушали меня вполуха! – В ее голосе послышался упрек. – Я даже обиделась…
– Виноват, Ольга Никаноровна… Так как же звали любовника Наты?
– Иса, Исаак Патава, а вот по батюшке… – Она сделала виноватое лицо.
– Это не важно. А жену?
– Уварова Фрося, Ефросинья Тихоновна.
– Помнится, вы рассказывали, что у них был сын. Как его звали?
– Борька, Бориска… Шустрый был малец – в отца, но лицом уродился в мать.
– Спасибо вам за все, Ольга Никаноровна, – сказал я проникновенно.
– За что же, сынок?
Я улыбнулся ей, но ничего не ответил.
– После гибели мужа Фрося записала Борьку на свою фамилию, – сказала Ольга Никаноровна, когда мы уже собрались уходить.
Я не интересовался, сможет ли она сейчас узнать Борьку Патаву, было и так ясно, что вряд ли, ведь прошло так много лет! Мы распрощались с Ольгой Никаноровной.
– Что будем делать дальше? – спросил Ахра, чуть задержавшись в подъезде – дождь не унимался.
– Мне срочно нужен Дорфман. Я поговорю с ним и дам понять, что знаю кое-что, но все перед ним выкладывать не буду… Посмотрим, как он поведет себя!
Мы нырнули в машину.
Дорфман сразу весело заулыбался, перешагнув порог кабинета. Пошел ко мне с протянутой рукой, а я невольно пожал ее, почувствовав крепость кисти.
– Вижу, без меня жить не можете! – заговорил он оживленно и сел на стул. – Как вас-то величать? – спросил он неожиданно. – Фамилию вашу знаю, на табличке указана, – он показал на дверь, – а вот остальное… Все-таки неудобно – вы меня уважительно по имени-отчеству, а я вас никак.
– Ну, Борис Исаакович, столько времени знаем друг друга, стали чуть ли не добрыми знакомыми, и вы не знаете, как меня зовут?
– Упрек ваш принимаю. Так как же, а?
– Зураб Константинович, к вашим услугам, – нарочито напыщенно сказал я. – Прошу любить и жаловать.
Неожиданно Дорфман вынул из кармана пиджака записную книжку и, быстро ее раскрыв, записал в ней что-то моей ручкой. Вероятно, заметив недоумение на моем лице, он протянул книжку:
– Читайте. От вас ничего скрывать не хочу.
Я вернул книжку, спросил:
– Неужели не можете так, без записи, запомнить мое имя и отчество?
– Эх, Зураб Константинович, – произнес он с сожалением. – Старость – не радость… – И он вновь напомнил, что память часто подводит его.
– А я кое-что хотел узнать у вас об одном человеке… Не везет мне!
– Не всегда, – поднял он палец.
– Что имеете в виду – мое невезение или вашу забывчивость, Борис Исаакович?
– Память мою, и – ничего больше.
– Тогда покопайтесь-ка в ней и скажите, – начал я монотонно, – знаете ли вы такого человека – Уварова Бориса Исааковича?
Что-то неуловимое, то ли ярость, то ли боль, мелькнуло в его глазах, но это было лишь на мгновение.
– Знаю, – ответил он чуть охрипшим голосом. – Это – я сам, ваш покорный слуга. – На его лице не было и тени растерянности.
– Зачем нужен был камуфляж с фамилией, Борис Исаакович? – угрюмо спросил я.
– Наверное, уже знаете, что я судим несколько раз. Так вот, хотел выжечь свое прошлое…
– …каленым железом?
– Вот именно, Зураб Константинович, вот именно!
– Откуда и как появилась фамилия Дорфман?
– Когда меня освободили в последний раз, ринулся в Одессу. Это было года три тому назад. Там женился на Дорфман Валентине Абрамовне и взял ее фамилию, чтобы, как вы сказали, каленым железом выжечь всякую память о моем проклятом прошлом. Документ в ЗАГСе есть. Все чин по чину.
– Но жену вашу зовут Вера Герасимовна, – перебил я.
– Она – вторая моя жена. С ней познакомился в Сухуми. С первой пришлось разойтись… С Верочкой я зарегистрирован, она взяла мою вторую фамилию… Все это здесь, в Сухуми, – ударил он легонько костяшками пальцев по столу. – А та, Валентина Абрамовна, до сих пор в Одессе живет, могу адрес дать.
– Зачем?
– Чтоб нетрудно было проверить.
– Что вы, Борис Исаакович, я верю вам!
В это время открылась дверь, и вошел Тенгиз Сухишвили – наш следователь и мой хороший друг.
– Чем занимаешься? – спросил он.
– Да вот беседую, – показал я рукой на Дорфмана.
– Придется прервать… – отрывисто бросил Тенгиз.
– Почему?
– Задание шефа. Нужно срочно в архиве собрать сведения об одном бандите, которого давно нет в живых.
– Зачем нам мертвый бандит, Тенгиз?
– Это у шефа спроси. Ему виднее.
– Как звали бандита? – быстро спросил я.
– Иса Патава, кажется… Давай собирайся, я жду. – И Тенгиз вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь.
Этот спектакль мы с Тенгизом разыграли с умыслом. Он уже знал, что Дорфман сидит у меня.
– Извините, Борис Исаакович, – я встал из-за стола, – но должен срочно уехать. Ведь вы слышали наш, – помахал я рукой, – разговор. К вам вопросов уже нет, но, если понадобитесь, вынужден буду снова побеспокоить. Так что не уезжайте, пожалуйста, никуда. Если же вдруг придется, сообщите мне. Обязательно! – подчеркнул я.