И еще цитата оттуда же: «Покорности инфантильной шакальей собаки у волчьей собаки соответствует гордая «мужская» лояльность, в которой подчинение играет весьма малую роль, а рабская покорность — никакой. Волчья собака в отличие от шакальной вовсе не видит в хозяине чего–то вроде помеси отца и бога, для нее он скорее товарищ, хотя ее привязанность к нему гораздо прочнее и не переносится с легкостью на кого–нибудь другого».
Понимание некоторых психологических нюансов взаимоотношений человека и собаки необходимо начинающему собаководу. Автор расскажет об этом в полухудожественной форме, приводя примеры из собственной практике, иллюстрируя рассказ конкретными эпизодами, происходившеми с конкретными животными.
Возвращение
1
Мичман — это огромный волкодав. Жил в частном доме, но не на привязи. Бегал по двору, вел себя культурно. Гостей пропускал только до темноты, позже пропускал только в сопровождении хозяев. Чистоплотный был очень. В любую погоду бегал на речку купаться. Ледяная ангарская вода его не пугала. А с речки приносил дрова — здоровенные чурки приволакивал, ухватив за боковой сучок.
Среди собак микрорайона, примыкающего к городу деревянными домами, был абсолютным лидером. Но не особенно интересовался общением с собратьями. Игривость в нем сочеталась с серьезностью. С ребятами играл и баловался по–щенячьи. А со взрослыми гулял настороженно и сурово. В лесу с ним ружья не надо было: догонял косулю, зайца, давил, приносил хозяину.
Пять лет прожил он полноправным членом семьи. И пропал. Всякое думали, но предпложить, чо Мичмана украли, не смогли. И лишь спустя шесть лет после пропажи узнали его историю.
Мичмана увел сосед. Пес его хорошо знал, доверял. Сосед надел намордник, цепь и за большие деньги продал уезжающему полярнику. На Таймыре Мичман ходил в упряжке, быстро стал вожаком, пользовался уважением нового хозяина. Но любви между ними не возникло.
Через шесть лет полярник вышел на пенсию и вернулся в Иркутск. Мичмана забрал с собой. Купил дом в совсем другом районе города, посадил собаку на цепь. Тут и наткнулись на него старые хозяева. Не они узнали его, поседевшего, сурового. Он сам узнал их, мгновенно заскулил детским голосом. Потом целовал подошедших, извивался от полноты чувств. Ошеломленный нетипичным поведениеем грозного и угрюмого пса, полярник венул его старым хазяевам безропотно, рассказал историю приобретения.
Мичман обежал старый двор, заглянул в дом и привычно лег на пороге, будто выходил на минуту.
Он стал медлительней и злей, но сохранил старые привычки, память о которых харнил бережно и любовно. И в первые же дни обеспечил русскую печь отличными дровами.
Ничего не подозревающий сосед пришел во двор через дня четыре. За те секунды, пока его оттаскивали, Мичман успел раздробить соседу кисть, изорвал лицо, грудь. И никто не стал его ругать за это.
2
Он вернулся утром, когда все спали, лег на крыльце в привычной позе утомленною сфинкса, прикрыл глаза.
А немного позже выбежал из дома Васек — ноги — палочки, руки палочки, голова одуванчик и глазенапы, вобравшие мир, — выбежал, споткнулся о собаку, скатился по ступенькам и заорал с сообразительной быстротой детства:
«Мичман вернулся. Мичман! Урра!»
Вернулся украденный Мичман. Тремя четвертями своей жизни заплатил за разлуку, и лежит на своем месте, на крыльце, как лежал щенком, упрямо принебрегая нареканиями спотыкавшихся людей.
Морда у собаки седая, на лобастой башке белесые шрамы. Грудь, вытерта полосами — видно изведал упряжку в какой–то той, неведомой старому дому жизни. Сдержанно принимает удивленно–опасливые ласки, всматривается в прошлое золотистыми очами.
А люди есть люди. Прошел гомон воспоминаний, тщеславное удивление. Один Васек жмется к мощному телу пса, теребит обмороженные уши. Но и ему не узнать всего.
Но почему–то тяжело в ею вместительном сердчижке, и он с тревогой кричит родителям:
«Папа, ну папа же?»