Утолив голод, обе путницы тяжелым взглядом уставились на лес. Тот отвечал не менее тяжелым молчанием, словно нелюдимый хозяин, к которому гости явились в неурочный час.
Солнце медленно катилось к зениту. Когда оно засияло прямо над головами путниц, трухлявая дверь снова отворилась и из избы показалась колдунья.
– Иди, отважное дитя, пришло твое время. Полдень – недобрая пора, но не время господства мертвых, и путь твой должен быть легок.
Эйза поднялась на слабо повинующихся ногах и пошла в сторону леса. Сосновые стволы будто надвинулись на нее, силясь обхватить, втянуть в себя, да так и оставить. Стоило большого труда не поддаться их чарам и шагать размеренно и ровно, будто на прогулке. Вот солнечный свет померк, спрятавшись за ветвями, и Эйза поняла, что вошла во владение леса. Тут только она вспомнила, что ведьма обещала дать ей провожатого. Оглянулась было, чтобы спросить, но позади не были ни избы, ни поля, лишь один бесконечный лес, словно она шла по нему уже половину дня. Подняв глаза на скрытое за ветвями солнце и убедившись, что оно все так же висит в зените, Эйза немного успокоилась и опустила глаза, выискивая тропинку.
Она и не ожидала увидеть широкую, хорошо заметную тропу через лес, но не думала, что упомянутая дорожка будет шириной с пол-ладони, едва заметная среди хвойной подстилки. Ступив на нее, Эйза твердо решила не сходить во что бы то ни стало и даже по сторонам не смотреть для пущей надежности.
Тропинка ужасно петляла, огибая деревья, возвращаясь сама к себе, выписывая невероятные узоры, так что Эйзе скоро начало казаться, будто она ошиблась и следовало выбрать совсем другую дорогу. Но вот тропинка обогнула очередную прогалину между соснами, и Эйза увидела краем глаза, как шевелится опавшая хвоя на прогалине, будто маленькая змея или огромный червь ползет под ней. Тогда она подумала, что дорожка неслучайно огибает на вид безобидные места, и больше не хотела сворачивать.
Чем дольше шла, тем больше чувствовала странное покалывание в задней части шеи, будто какое-то кровососущее насекомое устроило там пир. Помня советы колдуньи, Эйза не вертела головой, но вскоре терпеть наглого пришельца, обосновавшегося на шее, стало невозможно. Протянув руку, она коснулась места, где, как она думала, сидело насекомое, но ничего не ощутила, кроме липкой влаги под ладонью. Поднеся руку к лицу, Эйза увидела кровавые разводы на пальцах, словно что-то вцепилось в ее шею и улетело. Некоторое время ничего не происходило, и Эйза снова пустилась в путь, но не прошла и сотни шагов, как почувствовала уже знакомую тяжесть под затылком. Казалось, хищная птица сидит на ее плечах, цепляясь когтями, чтобы не упасть. Протянув руку и ощупав порезы, Эйза снова ничего не ощутила. Невидимый кровосос немало злил ее, и ей хотелось поскорее добраться до озера, чтобы смыть кровь и заставить жадную тварь отцепиться.
Но тропинка все петляла и петляла, не думая выводить Эйзу ни к озеру, ни к чему-либо отличному от бесконечного ряда стволов. Солнце, между тем, покинуло зенит и стало клониться к закату. Меньше всего хотелось Эйзе ночевать в этом неприветливом краю, и она прибавила шагу, сетуя на собственную глупость и доверчивость. Ей стало казаться, что колдунья нарочно заманила ее в лес, дабы скормить местным хозяевам, и никому, кто вошел сюда, больше не выйти в мир.
Эйза решила идти до заката, и, если озеро к тому времени не покажется, залезть на ближайшую сосну и с нее осмотреть окрестности. Больше всего боялась она, что и с вершины сосны лес будет простираться во все стороны однообразным темно-зеленым морем, где ни вода не блеснет между стволами, ни поляна не покажется вдалеке.
Но вскоре казавшаяся бесконечной чаща оборвалась и уступила место широкому полю, покрытому жухлой травой без единого цветка. Солнечный свет, казалось, не задерживался здесь, и, как ни сияло небо, поле оставалось серовато-бурым, словно в пасмурный день поздней осени. Эйза порадовалась хоть какой-то перемене, но радоваться было рано. Тропинка, попетляв некоторое время у начала поля, ушла в траву и исчезла, и Эйзе не оставалось ничего другого, кроме как идти наугад. Существо, сидевшее позади шеи, вцепилось в нее еще крепче, словно боясь, что Эйза сбежит, но куда бы она могла сбежать?
Лес постепенно оставался вдалеке. Вот пропала последняя полоска, а поле все не кончалось, простираясь на четыре стороны. Невольно закралось подозрение: уж не пересекла ли она лес за четверть дня пешком? Что если с запада на восток он куда шире, чем с севера на юг, и ей следовало с самого начала пойти коротким путем?
Но поля она не могла узнать, и определенно его не проходила: то, где они остановились прежде, чем идти в лес, было наполнено жизнью: трава зеленела, в ней то и дело раздавались шорохи и треск насекомых, нынче лишь собственное дыхание да звук шагов различала Эйза. Гнетущая тишина давила на уши. Но хуже всего было то, что солнце стремительно катилось к краю небес и сумерки укрывали землю. Нынче рядом не было даже сосны, чтобы с ее вершины осмотреть окрестности, и Эйза с ужасом поняла, что вынуждена будет ночевать здесь.
На первый взгляд безжизненная пустошь не таила опасности: мертвая и безмолвная днем, вряд ли она могла ожить ночью, но Эйзу не покидало предчувствие беды. Наконец, когда вокруг сделалось совсем темно, она оборвала траву так, чтобы клин из голой земли указывал на север и поутру она не сбилась бы с пути. Затем уселась возле своего ненадежного указателя и обняла колени.
Несмотря на то, что этот лес находился куда севернее ее острова, темнело здесь почти так же быстро. Вот Эйза смотрит на стрелку, а вот перестала различать даже собственные стопы. Оставалась надежда, что на чистом небе покажется огрызок луны и хотя бы этот бледный свет спасет ее от окружающего мрака.
Луна действительно сияла все ярче: узкий серп явился на небосводе, но в его свете мертвое поле стало выглядеть только более зловещим. Ни единого дуновения не чувствовалось кругом, но казалось, что трава шевелится и в ней двигаются еле заметные тени, неразличимые прямым взглядом, но тревожащие боковое зрение. Эйза боялась закрыть глаза, но и держать их открытыми было страшно. Вокруг царила все та же вязкая тишина. Существо с острыми когтями и не думало покидать ее плечи.
По левую руку в беспорядочном шевелении теней ей почудился металлический блеск. Эйза моргнула несколько раз, но блеск не исчез, словно круглый щит, лежавший неподалеку, отражал лунный свет. Впрочем, она готова была поклясться, что днем не замечала в том месте ничего металлического. Выпрямившись во весь рост, чтобы лучше рассмотреть дивное видение, Эйза увидела блестящую черную гладь, будто отполированную лучшим из резчиков. Сняв с пояса нелепый амулет, который дал ей страж моста, Эйза воткнула рогатую палку в середину своего указателя, дабы днем смогла отыскать его. Сама же направилась к блестящему предмету.
Чем ближе подходила, тем больше становилось ясно, что это озеро. Черное и неподвижное, как зеркало, в котором она видела пантеру, оно не знало ни малейшей ряби – то ли от вечного безветрия, то ли от зловещих чар здешних мест. Вероятно, это и было то озеро, в которое ей велели окунуться. Тварь позади крепче запустила когти в шею. Если погрузиться в озеро с головой, она отцепится?
Эйза медленно сняла плащ и тунику, дотронулась стопой до неподвижной воды. На ощупь та оказалась прохладной, но не ледяной, однако стопа ушла в воду без единого круга ряби, словно в густую смолу. Опустившись на колени у водоема, Эйза погрузила в него руку – и снова не увидела ни малейшего движения. Озеро, пусть и не пугало, определенно не казалось дружелюбным. Но если она опустится в него, все закончится и можно будет отправиться обратно.