Старик
Одинокий, сгорбленный старик шёл по темной улице Санкт-Петербурга, задумчивый, словно окружающего мира для него не существовало. Яркий свет из больших окон падал на его морщинистую лысину, на длинный крючковатый нос и на поношенный пиджак, надетый поверх зелёного свитера. Его чёрные, лакированные туфли громко цокали по асфальту, и звук этот эхом разносился вдоль пятиэтажных имперских домов с проржавевшими крышами и стенами, поросшими трещинами.
Старик шёл один и постоянно прислушивался к звукам из старых квартир. Однажды до него донеслись обрывки новостей.
- “...количество жертв после взрывах в N-ске увеличилось до ста человек, администрация города просит жителей не покидать дома или, по возможности, перебраться в убежище…”
- “Это безумие! Это геноцид! Эта страна - страна варваров и убийц должна понести наказание! Я призываю нашего президента положить конец этому кошмару! Они убили моих родных…”
Старик даже не стал слушать дальше, просто опустил голову, тяжело вздохнул и пошел дальше.
Шёл он несколько часов, либо дворами, либо маленькими улицами, стараясь держаться подальше от большого скопления людей; оттого избегал и транспорта, будь то метро или автобус. Но каждый последующий шаг давался ему с трудом. Годы сидячей работы сделали его и без того худенькое тельце практически немощным. И всё же старик не сдавался, запретил самому себе отдыхать, потому что терять драгоценные минуты на отдых ему не хотелось. Впереди ночь - та ночь, о которой долго мечтал, но которая даётся так редко, что каждая из них отпечатывалась в памяти, как набор ярких картин и эмоций.
Старик проклинал свою работу, но понимал, что по-другому жить просто не мог. Он был рождён для этого. Эта была его судьба, хотя и предпочитал называть её “долгом”, избегая всяких суеверий и разговоров о фатуме. Мысли об этом отвлекали его от навязчивых болей в ногах после долгой прогулки.
Ирония же в том, что даже вне рабочего времени старик продолжал о ней думать. Иначе было нельзя. Работа составляла важную часть его жизни. Настолько важную, что даже такая ничтожная крупица, как одна ночь, не могла без неё обойтись. Поначалу он пытался уйти от этого, старался смотреть по сторонам, искать в новых лицах пищу для размышления, представлял себе жизнь за этими большими пыльными окнами… Но куда бы старик не посмотрел, в какой бы двор не заглянул, чей бы разговор не услышал, понимал, что всё это - последствия его работы. Его наследие. Суть. Будь старик мягким, он бы заплакал от собственного бессилия.
Наконец, когда тихая беззвездная ночь опустилась на город, и уличные фонари засияли, словно маленькие солнца, старик дошёл до нужного дома. Миновал арку с низкой крышой, повернул во дворе в сторону едва заметной в углу подъездной дверцы и зашёл внутрь. Осторожно поднялся на пятый этаж, прислушиваясь к собственным шагам, что в узком пространстве звучали, как удары молотка и остановился перед двойными дубовыми дверями. И только тогда позволил себе вздохнуть с облегчением.
Старик был дома.
Ему даже не пришлось стучать в дверь - в тот же миг раздался щелчок, и в дверном проеме показалась женщина лет сорока с длинными каштановыми волосами и напудренным лицом.
- Ну здравствуй, - сказала она и радостно улыбнулась.
Старик ответил кивком, и, не дожидаясь приглашения, вошёл в квартиру. Остановился в коридоре и прижался к спиной к стене - наконец-то боль в ногах давала о себе знать жгучими ливнями. Женщина тут же подхватила его и медленно потащила в одну из больших комнат, где усадила на диван и тут же побежала на кухню за лекарствами. Сквозь пелену боли старик успел заметить, что она была одета в домашний халат, и уже поэтому его морщинистое лицо тронула блаженная улыбка. Он точно был дома. Как же он успел отвыкнуть от всего этого… Люди в дорогих костюмах уже казались ему безликими болванчиками, и только она - в старом потертом халате с цветочками - была самой живой и искренней на свете.
- На, выпей, - женщина вернулась из кухни с таблеткой в руках. Старик не стал возражать. В иной ситуации он бы вряд ли позволил себе такое проявление слабости, но возраст вступал в свои владения.
Женщина села рядом с ним и обняла его. Старик ответил лишь тем, что взял её руки в свои. Выражение лица же его оставалось безразличным.
- Ну что же ты не жалеешь себя, - сказала женщина. - Пешком в такую даль… В твоём то возрасте…