Артур некоторое время наблюдает за ними. Длинные руки его отца — руки художника или пианиста, но вместо этого они согнуты для кровавой, бесконечной работы по поддержанию жизни его жены. Его мать — женщина с узловатым шрамом, уже поседевшая. Ее правая рука все еще лежит на эфесе, беспокойная, готовая.
Сам того не желая, Артур объявляет, что уходит.
Его мать открывает глаза. Как ты смеешь, говорит она. Она всегда была строгой, но никогда не говорила с ним так, с таким яростным презрением. Они отняли у меня мой дом — ты думаешь, что можешь просто так уйти из своего — это твое право по рождению…
Его отец мягко произносит ее имя, и ее рот закрывается, словно зашитый, швы затягиваются. Ты никуда не уйдешь, говорит она.
Но Артур уехал. Той самой ночью он вылез из окна библиотеки и спустился по глицинии, а Дом стонал и выл. Он думал, что его попытаются остановить, но когда его нога соскользнула, пальцы нашли старую шпалеру в нужном месте, а когда он скользнул в отцовский грузовик, то обнаружил рюкзак, полный арахисового масла и желе.
Он ехал на автобусную станцию с пьянящим, опасным ликованием, словно воздушный змей, у которого оборваны ниточки.
Когда он в следующий раз увидел маму, в глазнице ее правого глаза аккуратно пробивался чертополох.
Дом снова сдвигается, и воспоминания отступают. Артуру двадцать восемь. Он один, и он благодарен.
ШЕСТЬ
Вернувшись вечером в комнату 12, я бросаю ложки на кровать Джаспера.
— Выставь их на eBay, пожалуйста и спасибо. Как антиквариат.
Джаспер оценивает ложки клиническим взглядом. Он проводит пальцем по серебру и убирает его, нахмурившись.
— Ты не купил их в Tractor Supply, — замечает он.
Вообще-то это моя личная амбиция — никогда больше не заходить в Tractor Supply.
Как только я пересчитала деньги Артура, я написала Лейси сообщение Фрэнку, что я уволилась:), и позвонила в Стоунвудскую Академию, чтобы узнать, куда мне следует отправить первый платеж. Девушка по телефону повторяла
— Наличными? — со слышимыми многоточиями и услужливо напомнила мне о последнем сроке, как будто я его еще не знаю. Как будто я не повторяла дату в голове каждый раз, когда проходил мимо дымящихся труб.
— Нет, — говорю я.
Джаспер выглядит так, будто у него есть несколько вопросов, но у нас есть договоренность, что он не задает мне ничего, на что не хочет получить ответ, поэтому он просто упоминает о своей горячей надежде, что я не делаю ничего незаконного.
Я прижимаю руку к груди, смертельно раненная.
— Я?
— Или опасным.
Он звучит достаточно обеспокоенно, чтобы я улыбнулась ему своей самой искренней улыбкой.
— Это не так. По-настоящему. — Возможно, это даже правда. Если в домах могут водиться привидения, то в Старлинг Хаусе точно есть, но пока что все, что он сделал со мной, — это стоны и скрипы. И я почти уверена, что Артур просто обычный придурок, а не, скажем, сексуальный маньяк или вампир. — Пожалуйста? — Я подталкиваю ложки коленом. — Моя телефонная камера — отстой.
Джаспер еще мгновение держит зрительный контакт, просто чтобы дать мне понять, что он не покупает то, что я продаю, а затем резко откидывается на матрас.
— Я бы выставил, но Бев снова отключила интернет.
— Ты попросил ее включить его снова?
Он приоткрывает один скандальный глаз.
— Я думал, ты меня любишь. Я думал, ты хочешь, чтобы я дожил до выпускного…
Я бью его подушкой, и он театрально хрипит. Это звучит немного более реально, чем он хотел, дыхание свистит в его горле.
Я возвращаюсь через пустую парковку в офис, где Бев занята тем, что орет в Jeopardy!30, делая паузы только для того, чтобы сплюнуть табачный сок в пустую банку из-под колы. Ей, наверное, нет и пятидесяти, но по повадкам и прическе она напоминает девяностолетнего старика.
У нас традиционный спор: она утверждает, что интернет предназначен для платных клиентов, а не для развратных подростков-халявщиков; я ругаюсь на нее; она грозится выгнать нас на улицу; я снова ругаюсь; она отмахивается от меня и снова включает розетку. Я краду четыре упаковки Swiss Miss31 с раскладного карточного столика, который она имеет наглость рекламировать как бар для завтрака.
— Кстати, они тоже для платных клиентов.
— Да, но у тебя ведь их нет, правда?
Бев хмурится на телевизор и говорит:
— Эти люди из Gravely Power вернулись, что объясняет ее кислое настроение. Единственное, что Бев ненавидит больше, чем меня и Джаспера, — это постояльцев, которые иногда имеют наглость просить о таких вещах, как надежная горячая вода и обслуживание номеров, а единственное, что она ненавидит больше, чем постояльцев, — это Gravely Power, которую, насколько я могу судить, она считает лично ответственной за все социальные, экологические и экономические проблемы в штате. Никто из руководителей компании не живет в Идене, разумеется, у Дона Грейвли есть новенький дом прямо за чертой города, с семью ванными комнатами, белыми колоннами и одним из этих ужасных жокеев на газоне перед входом, улыбающимся фальшивой красной улыбкой, но куча из них приезжает в город каждый год на ежегодное собрание или что-то еще, и им негде остановиться, кроме как в мотеле Сад Идена. Единственное, что утешает Бев, — это то, что они всегда уезжают с толстым слоем птичьего дерьма на лобовом стекле.