С подругами Фанни она не нашла общего языка. Пожалуй, она их боялась: они казались ей намного старше и умнее, даже те, кто был моложе годами. Девочки обсуждали темы, о которых она ничего не знала, а когда Фанни пыталась ей что-то объяснить, Полли делалось неинтересно, она смущалась, а кое-что ее и вовсе шокировало. Девочки наконец оставили ее в покое. Вежливо здоровались при встрече, но, очевидно, полагали слишком «странной» для своего круга. Она попробовала утешиться в компании Мод, потому что малышка ей нравилась, а с собственными младшими сестрами Полли очень дружила. Но мисс Мод была совершенно поглощена своими собственными делами, поскольку она также принадлежала к определенному «кругу». Для малышей пяти-шести лет устраивались отдельные мюзиклы, вечеринки, приемы и прогулки, как и для взрослых. Их маленькие жизни состояли из подражания модным глупостям, для которых они вообще-то были слишком малы. У Мод была даже собственная крошечная визитница, и она наносила визиты, «как мама и Фан». Как у взрослой леди, у нее была коробка изящных перчаток, шкатулочка с драгоценностями, шляпные булавки, роскошный, как у парижской куклы, гардероб, и горничная-француженка. Поначалу Полли с ней плохо ладила, потому что Мод вела себя не как ребенок и часто делала Полли замечания по поводу манер и выражений, хотя манеры маленькой мадемуазель были далеки от совершенства. Порой, когда Мод чувствовала себя дурно или у нее был «сложный» период, потому что она страдала «нелвами», прямо как мама, она шла к Полли «лазвлекаться», потому что ее спокойствие и терпение успокаивали юную леди лучше всех остальных. Полли очень нравились эти моменты, она рассказывала Мод сказки, играла с ней или гуляла, медленно и уверенно завоевывая детское сердце и освобождая дом от власти маленького «тирана».
Том вскоре перестал пялиться на Полли и поначалу вообще не обращал на нее особого внимания, поскольку, по его мнению, «девчонки не стоили того, чтобы о них думать», а учитывая, как вели себя девушки, которых он знал, Полли склонна была с ним согласиться. Он время от времени поддразнивал ее, чтобы посмотреть на реакцию, и причинял Полли много душевных страданий, поскольку она никогда не знала, что он задумает в следующий раз. Он выпрыгивал на нее из-за дверей, свистел ей вслед в темном коридоре, хватал ее за ноги, когда она поднималась по лестнице, пугал ее пронзительным свистом прямо в ухо или внезапно дергал за волосы. Когда же приходили гости и все собирались за обеденным столом, он впивался в бедняжку взглядом и смотрел своими круглыми глазами, пока окончательно не смущал ее.
Полли умоляла его не донимать ее, но он отвечал, что делает это для ее же блага, что она слишком застенчива и нуждается в хорошей закалке. Напрасно она протестовала, говоря, что не хочет быть похожей на других девочек в этом отношении. Он смеялся ей в ответ, ерошил ладонью свою рыжую шевелюру и смотрел на нее, пока она не убегала в смятении.
Полли Том скорее нравился. Вскоре она поняла, что его все совсем забросили и предоставили самому себе. Она часто задавалась вопросом, почему мать была с ним неласкова, в отличие от дочерей, почему отец вовсе не обращал внимания на единственного сына, разве что порой делал ему выговоры. Фанни считала его занудой и стыдилась его и не пыталась научить ничему хорошему. С Мод они жили как кошка с собакой. Разве что бабушка хорошо относилась к бедняге Тому, и Полли не раз замечала, как он оказывал мадам какие-то мелкие услуги и, казалось, очень стыдился, когда об этом узнают. Он вел себя крайне непочтительно, называл ее «старушенцией» и говорил, что «не надо над ним кудахтать», но, если у него что-то случалось, он прямиком бежал к «старушенции» и очень радовался ее «кудахтанью». Полли это нравилось, и ей часто хотелось ему об этом сказать, но она молчала, потому что у нее было чувство, что похвала будет истолкована неверно.
Бабушка тоже была совершенно заброшена, и, возможно, именно поэтому они с Томом находили общий язык. Она вела себя еще старомоднее, чем Полли, но никто не обращал на это внимания, потому что дни ее считались сочтенными. Все, что от нее требовалось, – не мешать другим и прилично одеваться, выходя на люди. Бабушка вела тихую уединенную жизнь в своих собственных комнатах, полных старой мебели, картин, книг и реликвий прошлого, никому, кроме нее самой, не интересных. Сын каждый вечер заходил к ней, был очень добр и следил, чтобы она не нуждалась ни в чем, что можно купить за деньги. Но он был занятым человеком и так стремился разбогатеть, что никак не мог насладиться тем, чем уже обладал. Мадам никогда не жаловалась, ни во что не вмешивалась и ничего не предлагала, только постоянно грустила. Во взгляде ее поблекших глаз светилась тоска, как будто ей не хватало чего-то, что не купишь за деньги. Именно поэтому она так тянулась к детям, стремясь приласкать их и побаловать, как умеют только бабушки. Полли чувствовала это, и, поскольку очень скучала по дому и маминой ласке, она не скрывала радости, когда доброе старое лицо озарялось светом при виде нее. Девушка часто навещала уединенную комнату, где так редко бывали дети, если не считать тени маленьких сыновей и дочерей, которые никогда не взрослеют в любящем материнском сердце. Полли хотела бы, чтобы внуки были добрее к бабушке, но не чувствовала себя вправе говорить им об этом. Все, что ей оставалось, – уделять старушке больше внимания, как будто она была ее родной бабушкой.