Полли испугалась – она-то думала, что ее никто не слышит, кроме старой леди, дремлющей у огня.
– Я больше не могу петь, я устала, – ответила она и подошла к мадам.
Рыжая голова, испуганная ледяным тоном Полли, стремительно исчезла. Старая леди посмотрела на девушку добрым взглядом и, протянув руки, заключила ее в объятия, от чего Полли даже забыла об огромном чепце и доверчиво улыбнулась. Она видела, что ее безыскусная музыка порадовала слушательницу, и радовалась этому сама.
– Не смущайся, что я все время смотрю на тебя, дорогая, – мадам нежно ущипнула розовую щечку, – мои старые глаза так давно не видели маленьких девочек. Мне просто приятно на тебя смотреть.
Полли показалось, что эти слова странные, и она не удержалась:
– А как же Фанни и Мод? Разве они не маленькие девочки?
– Господи, нет, конечно. Разве же это девочки?! Фанни уже года два как воображает из себя юную девицу, а Мод – просто испорченный ребенок. Твоя мать – очень разумная женщина, дитя мое.
«Какая странная старая леди!» – подумала Полли про себя.
– Да, мэм, – вслух почтительно ответила девушка и отвела взгляд на огонь.
– Ты ведь понимаешь, что я имею в виду? – спросила мадам, все еще держа ее за подбородок.
– Нет, мэм, не совсем.
– Я тебе объясню, моя милая. В мое время дети четырнадцати-пятнадцати лет не одевались как дамы по последней моде и не ходили на вечеринки, похожие на вечеринки для взрослых, не вели праздную, легкомысленную жизнь и не пресыщались жизнью к двадцати годам. Мы оставались детьми лет до восемнадцати или около того, работали и учились, одевались и играли, как дети, почитали своих родителей. И, представляется мне, наша жизнь была куда насыщеннее, чем сейчас.
Старая леди, казалось, совсем забыла о Полли, хотя продолжала держать ее за руку. Она обращалась к выцветшему портрету на стене, изображавшему пожилого джентльмена со старомодной прической в гофрированной рубашке.
– Это ваш отец, мадам?
– Да, милая, мой почтенный отец. Я отглаживала рюши его рубашки до самой его смерти. И первые свои деньги я заработала, когда он назначил пять долларов в качестве приза той из своих шести дочерей, которая лучше всех заштопает его шелковые чулки.
– Как вы, должно быть, этим гордились! – воскликнула заинтересованная Полли.
– Да. Мы все учились готовить, печь хлеб и носили скромные ситцевые платьица, оставались веселыми и добрыми, как котята. Мы выросли и дождались внуков, а я прожила дольше всех. Мне скоро исполнится семьдесят, а я еще полна сил. А вот младшая Шоу в сорок лет уже совсем измучена.
– Именно так воспитывают и меня, поэтому Фан зовет меня старомодной. Расскажите мне еще о своем papa, пожалуйста, это так интересно!
– О моем отце? Мы никогда не называли его papa на французский манер. Думаю, назови его кто-то из братьев предком, как сейчас делают мальчишки, отец бы лишил его наследства.
При этих словах мадам повысила голос и многозначительно кивнула, но тихий храп из угла, казалось, убедил ее в том, что выстрел пропал вхолостую.
Не успела она продолжить, как вбежала Фанни с радостной вестью. Клара Берд сегодня вечером пригласила их обеих в театр и заедет за ними в семь часов. Полли так разволновалась от этого внезапного погружения в пучину порока, что заметалась по дому, как бьющийся в стекло мотылек, и пришла в себя только перед огромным зеленым занавесом в ярко освещенном театре.
Старый мистер Берд сидел с одной стороны, Фанни – с другой, они оставили ее в покое, за что она была им очень благодарна. Ее внимание было настолько поглощено происходящим, что она не смогла бы ни с кем говорить.
Полли почти не бывала в театре. Те несколько пьес, что она видела, были старыми добрыми сказками, поставленными для юных зрителей: живыми, яркими и полными безобидной чепухи, которая вызывает у детей невинный смех. Но в этот вечер она увидела один из тех новых спектаклей, которые в последнее время вошли в моду. Они не сходили с афиш и шли сотни раз, будоража и смущая публику всем, на что способны французская изобретательность и американская расточительность. Не столь важно, как назывался спектакль. Он был великолепный, вульгарный и очень модный, все им восхищались и считали необходимым его посмотреть.
Сначала Полли показалось, что она попала в волшебную страну и видит сверкающих созданий, которые танцуют и поют в мире света и красоты. Но вскоре она прислушалась к песням и диалогам, и ее иллюзия быстро рассеялась. Прекрасные духи исполняли негритянские песни, говорили на самом ужасном жаргоне и позорили старомодных милых фей, которых она хорошо знала и любила.