– Я будто что-то понимаю… Тысяч, может, сто. Не меньше.
– Прожорлив ты, прожорлив я, – а король твой прожорливее, сто тыщ солдат пожрать желает. Хорош!
– Хорош, хороший наш король, – обрадовался Сократ. – Хорош и славен. Грех и великая ошибка не помочь такому королю.
– А я помочь хочу, поверь мне, но не могу я. Но как хочу! О, как желаю! Большая Известная Страна – рассадник злобы, нечистот. Хотят все покорить, переварить, перемешать. Весь мир в одно хотят свести. Но все мы разные, а им то что? Хотят нас всех в одно скатать. А знаешь, что бывает, коль художник смешает всю палитру? А будет цвет коричневый, уточнять я далее не стану. Да мало ли того. Им все политика, все – государство. Хотят пожрать республикой весь мир. Терпеть не стану этого, увольте. Парламенты и выборы, налоги и наборы, все под прицелом, все таи непременно, все; будто закон есть быть свободным, не хочешь быть свободным под колпаками их – веди себя в тюрьму. Вот мерзость! Ее я осуждаю, помочь же – не могу.
– Как? Отчего? – волнуется Сократ.
– Вот слушай. Мой давний недруг – князь Василий – пред тем, как сгинуть, закопал сундук. Сундук был непростой и, как глаголют, был колдуном наш старый князь. Напившись страшно, в смерть, боюсь и говорить: стоял он просто никакой, златою палкой над главой вертел и бормотал заклятья. Весь двор страшился князя-негодяя, считали, с темною связался князь тот силой; творил такие он дела, посол! Я, хоть ни черта в жизни не боюсь, однако князя испугался; когда войною шел к нему в чертог, увидел я такое волшебство… Тебе я не скажу. Скажу одно, меня ты слушай повнимательней. Творил наш князь различные дела, но, видно, был он страшно алчен, желал богатства много заиметь – создал котел, чугунную громаду, что весит несколько пудов. Как в ту громаду жидкости нальешь, так, закипевши, златом станет! Любую жидкость: воду, водку, хоть смолу. Понял ли меня, посол?
– Тебя, богач, я четко понимаю. В одном лишь не возьму я толк, как тот котел мешает объявить войну?
– О, очень просто, мой посол! Вся армия моя почти (да кроме личной стражи) рыскает по землям князя старого и ищет тот сундук. А в сундуке и спрятан тот котел. Меня ты разумеешь?
– Да.
– А армия моя не просто так живет: не заплати им день – все разойдутся. И так плачу им – за поиски – давно. Хочу я это дело окупить. И коли ты, великий человек, сундук мне тот найдешь, тебя я награжу без меры – пойду я воевать, и разобьем Большую. Ну, как, согласен?
Стал тут думать наш Сократ: страны он той не знает; Василия не знает тоже, ни где он жил, ни где гулял; как нашему послу найти тот клад? Решил Сократ, что толстенький царек, ввязавши всю страну во грех похуже войн – в корысть – ему тут врет, лукавит. Но что же делать? Не идти ведь здесь домой, не солоно хлебавши, да свет не ближний – Старый Свет. Задумался Сократ еще сильнее, брови он скосил и хмурится. А толстый негодяй смеется, глядя на него.
– Чего тут думать, славный мой посол, бери же карты всех земель и деньги; ищи-свищи, а коль найдешь, тащи ко мне котел из клада; без войны домой ты не уйдешь! – смеется толстый негодяй, смеется и сует тут деньги, карты.
Сократ все хмурится. Одной рукой берет он деньги, другой рукою рыжею бороду чесать желает. Ну как здесь поступить!
– Согласен, – говорит Сократ, – согласен поискать твой клад. – Берет он карты и идет. Но не идет он к офицерам, но не идет к профессорам, что помощь оказать посильно смогут. Он знает – не нашли они и не отыщут ничего, ибо искать не могут в нужном месте. И не покажется им всем разумным – в лес идти; о нет, здесь лес не оскорбление, но указание прямое. Корыстью коль ты обличен, ты в лес пойдешь не к красоте, к природе – ты в лес пойдешь, чтоб лес срубить, чтоб денег больше наловить, тот лес продав. Был лес стоячим – молодец, но лишь придет наглец, положит лес лежачим.
Сократ то ясно уяснив, бежит скорее к тропкам. В лесу – он знает! – и живет колдун-старик, живет и веселится. Где же еще? Идет Сократ, идет он день, идет и два, наверно. Но знатно накупив еды, уже не ловит зайцев, он мясо дорогое ест, он есть лепешки с сыром, на костре их жарит, поливает маслом – дорогим, оливковым. И хоть Сократ наш шел два дня, но даже потолстел, наел себе бока. И съел последний он кусочек мяса, как слышит: песню люд поет. Как? Где? Что ж раньше он не слышал? Бежит скорее он и видит ясную картину. Трещат в лесу костры, готовится еда. И поросенок над костром висит и чуть не хрюкает от жара. Вокруг – столы, столы, за ними – гости, гости. О сколько же их здесь! Гуляют все и пьют. И что за диво, что за гости? Тут карлик с синей бородой, и жадно ест он гречневую кашу, запивая ту вином. А там – русалка на ветвях, чей хвост зеленый парня по затылку хлещет; но парень непростой – рогатый, а роги – как оленьи. Там дальше человечек тост читает – он ростом с локоть и не больше, читает громко, но пищит. О диво страшное, тут обомлел Сократ. Но растеряться где ему? Король его послал за делом, не глазеть. Вышел тут Сократ к народу странному, а те – ни глазом на него. Идет, дивится, устрашается, но сам идет упорно. И видит вот: в главе стола сидит король, – нет, князь!