Чтобы понять…
Асен мгновенно осознает:
Еще мгновение. Значит, еще есть время!
Уже нет дыхания. Но все еще мыслю. А это превыше всего.
Хотя и без дыхания, но я что-то еще успею совершить. Не знаю, что это будет. Но непременно будет!
Я уже давно внутренне готовлюсь к этому.
Я что-то совершу, даже если ничего не могу, все равно совершу!
Я все теряю, у меня ничего не остается, но из этого ничто я должен создать что-то!
Я проявляю себя в этом ничто, я создаю его.
Я все еще мыслю, значит, все могу создать!
В снежной западне Асен выбрался наконец-то из своей собственной внутренней западни, и в последние мгновения перед смертью — он свободен.
Его идеалом всегда оставалось абсолютное освобождение от инерции веры, от всяческих заблуждений. Всю свою жизнь он вырабатывал в себе иммунитет против любой разновидности мифов. Он считал себя безусловно неверующим.
Но беда заключалась в том, что до этого последнего мига ему все же было необходимо верить во что-то высшее.
Он верил в силу врожденного инстинкта, в гармонию, в равновесие структуры мира. Он разъяснял себе, что причина диссонансов — в нем самом, в его ошибках.
А теперь и этот последний миф рухнул вместе с лавиной.
Самое ужасное, когда ты один, без веры. Ужасная бесконечная свобода.
И никакой опоры.
Асен еще несколько мгновений продолжает свое бытие, интенсивно рассуждая. Для него жизнь — это мышление.
И мысль его устремляется к той, что была его противоположностью.
Дара. Ее острая, всегда противостоящая его мыслям мысль вызывала его возражения, намагничивала всю его мыслительную сущность.
Ее упрямство стимулировало самоутверждение его одиночества.
Противоречие. Наконец-то он добрался до чего-то. Единственная опора, крепящая бытие.
Равновесие через противоположности.
Он сам дошел до истины.
Может быть, уже тысячи других открыли ее. Но когда своей жизнью платишь за истину, это не повторение, ты — первооткрыватель.
Ты преломляешь истину в себе, окрашиваешь ее своими цветами, новыми оттенками, делающими ее совсем новой.
Истина не имеет одного-единственного вечного лица. Она непрестанно рождается заново и является с лицом своего носителя.
Интеллект мешал Даре и Асену. Они все откладывали свою встречу. Теперь незачем ее откладывать.
Теперь они спешат осуществить ее единственным доступным им образом — в мыслях.
Отношения их всегда оставались диалогом непримиримых.
Они стояли друг против друга — два полюса одной сути: непримиримости. Связанные взаимным несогласием. В постоянном напряжении.
Важнейшие биотоки жизни пронизывают их — биотоки противоречия.
Зачем же они отказались от взаимного влечения?
Может быть, опасаясь, что оно испепелит их?
Или еще более мучительный страх: вдруг слияние сгладит острые углы, уничтожит противоположности и постепенно они станут походить друг на друга…
Они боялись погубить главное — противоречие!
А если сохранить его — как вынести быт, полный постоянных столкновений?
Они боялись жизни — этой медлительной лавины, которая с негасимым постоянством уничтожает трепетность, губит порывы чувств, уравнивает различия.
Сейчас, в преддверии смерти, они освобождаются от страха перед жизнью.
До последнего своего дыхания они не смели пережить любовь. Сейчас, уже бездыханные, живут ею.
Каждый перевоплощается в другого и одновременно в самого себя.
— Ты ли это? — спрашивает каждый того, кто рядом.
— И да и нет! — отвечает каждый с двойственной улыбкой.
— Хочешь, мы будем вдвоем?
— И да и нет.
Я хочу, чтобы мы оставались в такой близости-дали, как в пространстве двойная переменчивая звезда.
Влекомые таинственным притяжением, две звезды постоянно кружат рядом.
А световые года делят их вечностью мрака и соединяют вечным магнитом.
Они исключают одна другую, они создают одна другую, и это бесконечно.
Свет, излучаемый этими двойными звездами, трепещет в бесконечности, единый в двойственности:
Да и Нет!
Асен хочет поддержать Дару в последние мгновения перед смертью, но боится унизить ее жалостью, утешением и по-прежнему иронизирует:
— Если уж мы получили в подарок возможность увидеть этот мир, значит, должны быть готовы к тому, что потеряем его!