— Всё-таки, я оказался прав! Ты — истинный американец, и ничего бесплатно не сделаешь. Сколько ты хочешь?
— Половину.
— Половину от доходов или половину от прибыли?
— От прибыли, разумеется! И расходы — пополам.
— Контракт больше не будет пересматриваться?
— Нет.
— Я не буду торговаться. Ты и так всё сделал сам.
Лазар встал и пожал протянутую руку.
— Скажи, Сэм, а если бы я отказался?
— Корабль утонул бы вместе с установкой. Без тебя и твоей головы она на самом деле — металлолом.
— Но ты бы ничего не заработал!
— Раз в жизни можно поставить всё на одну лошадь.
Горелик задумался, Лазар внимательно смотрел на него.
— Когда я должен возместить половину расходов?
— Когда установка начнёт приносить прибыль. Расходов будет ещё много, настанет и твоя очередь тратиться. Но сейчас ты можешь возместить мне расходы на твои билеты первого класса по маршруту Нью-Йорк-Мадрид.
— Почему Мадрид? Мы же летим в…
— Потому, что установка плывёт в Испанию, и ты будешь её там встречать. Ты сможешь изобразить отчаянье от того, что твоё имущество утонуло незастрахованным?
Горелик хмыкнул.
— Дальше ты с горя напьёшься…
— Сэм! Я больше не пью!
— …дальше ты с горя напьёшься, и полетишь в Амстердам, развеяться, тут уж, прости, эконом-классом. Там ты погуляешь пару дней, и отправишься в Хельсинки. Купишь тур в Санкт-Петербург, на матч чемпионата Европы по соккеру, я буду ждать тебя уже там.
— Прямо по-шпионски, как-то.
— Питер! Тебя, как носителя гостайны, ни в Россию, ни в Белоруссию напрямую просто не выпустят. А так — проскочишь.
Горелик вздохнул. Немного помолчав, спросил:
— Как ты думаешь, рекламодатели за эти три года про нас не забыли?
— Помнят, и очень хорошо помнят! У них сейчас жуткий кризис: американские обувщики, шведские одёжники, да много кто ещё, они же под китайскими запретами, им нужна реклама, как воздух, необычная реклама, сногсшибательная! Они аж подпрыгнули, когда я им позвонил и напомнил о нашем стартапе. По дороге в аэропорт я тебе вкратце расскажу. А ты, как бывший банковский работник, подумай, как нам легально получить от них деньги. Остров Мэн?
— Я придумаю. Это не Бином Ньютона.
— Ну, что, я заказываю фургон?
— Зачем?
— Как — зачем? А коробки, вещи?
— Это — не вещи, это рухлядь, скарб. Вот чемодан с самым необходимым, и этот, с папиными бумагами. А остальным — пусть подавятся.
Горелик осмотрелся по сторонам, махнул рукой и вышел в дверь.
Уже в машине Питер спросил:
— Сэм, я забыл спросить: ты не боялся, когда подменял коробки?
— Чего я должен был бояться?
— Они же всё увидят на записи с камер!
— Камеры, Пит, сломались ещё в обед.
7
Как он оказался в Санкт-Петербурге, Питер помнил слабо. Пить Горелик начал ещё в Испании, сразу после выхода из офиса страховой компании. Пил в самолёте по пути в Амстердам, пил в квартале Красных фонарей. В кофе-шопе он загладил кекс с марихуаной отборным голландским нефильтрованным — и всё, провал: кто-то нёс его чемодан; кто-то вёл под ручки на посадку в самолёт; кто-то встречал в Хельсинки, сажал в такси, а затем в туристический автобус; в автобусе какие-то весёлые финны приняли его за русского и накачали пивом; кто-то предъявлял его документы на границе; кто-то (уже в Петербурге) вёз его в микроавтобусе на Московский вокзал и сажал в СВ «Красной Стрелы». Кто все эти люди? В поезде он вырубился окончательно.
Путешественник очнулся на перроне Ленинградского вокзала после того, как его в третий раз спросили на английском:
— Мистер Горелик?
— … Yes.
Спрашивающий перешёл на русский.
— Моя фамилия Иванов. Я сопровожу Вас в гостиницу, а потом — на Белорусский вокзал, до поезда на Минск. Отправление — в 19.53.
Питер вымучил улыбку и произнёс:
— У Вас очень редкая фамилия.
Встречающий улыбнулся в ответ и сказал:
— Я рад, что в столь долгом и бурном пути Вы не растеряли чувство юмора.
— По мне видно, что путь был бурным?
— Да. Вам не мешает освежить себя и костюм. Всё это можно будет сделать в гостинице. Пойдёмте. И наденьте, пожалуйста, маску — сейчас в Москве подцепить коронавирус проще, чем триппер в Амстердаме.
Несмотря на утренний час, город уже увязал в извечной пробке. Автомобиль подолгу стоял на светофорах, разгонялся и снова тормозил; вместо обещанных навигатором одиннадцати минут ехали уже больше получаса. Питер не отлипал от окна: он не был в Москве больше тридцати лет. Старый город умирал, без боя уступая позиции неотвратимо наступающим стекло-бетонным гигантам-уродцам. Впрочем, когда машина свернула на Тверскую, на которой, к удивлению, было свободное движение, Горелик начал узнавать Москву своего прошлого.