— Я сказал: «Летчики, становись». А вы еще не летчики…
Мы вышли из строя, испытывая горечь тяжкой обиды. Он и курсантов терпеть не мог, называл их не иначе как «сапогами». Приходилось утешаться поговоркой — «в семье не без урода». А в целом «семья» была хорошая. Старые инструкторы отличались корректностью, относились к нам сердечно и уважительно, а с Киселевым мы по-настоящему подружились, и он, как старший брат, делился с нами знаниями, опытом.
Вскоре большинство старых инструкторов перевели во вновь сформированные эскадрильи на должности командиров звеньев. Меня же назначили во второе звено вместо Мартынова. Инструктором первой группы стал выпускник второго отряда Николай Нестеренко. Мы знали друг друга, но не близко, а тут подружились. Нестеренко оказался замечательным товарищем и отличным летчиком, мы с ним соревновались в полетах, выполняя по семьдесят — восемьдесят посадок в день.
Инструкторская работа настолько захватила нас, что мы даже не замечали нечеловеческую нагрузку. Хотелось летать и летать. А наши товарищи из строевых частей писали, что летают в лучшем случае по два раза в день. Они завидовали нам.
С приграничных аэродромов сообщали, что живут хорошо, но чужие кони почти каждый день топчут наши посевы. Это означало, что фашистские самолеты нарушают границу. А Рогачев однажды написал: «Увидел, значит, я черного коня, ну, думаю, поймаю и приведу домой. Погнался за ним с арканом. Я за ним, он от меня; сколько ни гнался, так и не мог догнать, мой конь оказался слабее, а новую породу только обещают». Говоря о немецком «коне», Рогачев имел в виду истребитель типа «мессершмитт». Сам же он «скакал» на И-16.
— Неужели наши самолеты хуже? — недоумевал Нестеренко.
— Наверное, опыта не хватило, — попытался оправдать нашу машину Киселев.
Я вспомнил знаменитого летчика Грицевца, беседовавшего с нами в Чите. Он утверждал, что И-16 превосходит «мессершмитта», что это лучшая в мире машина. Как же так? Кто же прав?
Прошло немало времени, прежде чем я смог ответить на эти вопросы. Оба были правы: истребитель типа «мессершмитт» в 1941 году был уже не тот, что в 1936, ушел вперед. А наш И-16 оставался почти в прежнем качестве.
— А почему нам не говорят данные немецких самолетов, неужели это секрет? — спрашивал Нестеренко.
— Когда-нибудь узнаем, а пока поосторожнее с этим письмом, — предупредил Киселев. — Узнают, будут таскать, скажут, восхваляете германскую технику.
— А все же там, на границе, интереснее. Одно только и утешает, что летаем здесь, сколько хотим, — сказал я товарищам.
— Конечно, интереснее, — согласился Киселев. — Да и в случае заварухи они первыми вступят в бой. А мы будем здесь воздух утюжить.
Киселев помолчал, потом добавил:
— Правда, и у нас есть свои радости. Знаете, как приятно увидеть курсанта, которого ты сделал настоящим летчиком. Вот начнете выпускать самостоятельно, сами испытаете…
Это счастье нам довелось вскоре почувствовать. Наши ученики один за другим начали вылетать самостоятельно. Действительно, ни с чем не сравнить чувства, которые испытываешь при выпуске обученного тобой курсанта в первый самостоятельный полет. Здесь и ответственность, и любовь, как к самому близкому человеку, и гордость за ученика — все сливается воедино.
После того как мы с Нестеренко выпустили в воздух своих первых питомцев, нас перестали называть молодыми.
Однажды, когда я сидел на старте, наблюдая за полетами, на аэродроме появился капитан Львов. Он долго и внимательно следил за работой курсантов на земле, за полетами, то и дело просил объяснить ему авиационные термины и значение отдельных действий. Потом подошел к руководителю полетов и сказал:
— Курсанты жалуются на усталость после полетов. Я бы хотел сам слетать с инструктором, чтобы удостовериться, насколько это трудно.
Руководитель полетов, увидев на заправочной мой УТИ-4, вызвал меня и приказал:
— Полетите в зону с капитаном. Задача: показать пилотаж, больших перегрузок не создавать.
Мне, недавнему курсанту, поручали лететь с грозным капитаном Львовым. Это говорило о том, что опытный летчик верит в меня.
— Перед вылетом проинструктируйте капитана, — сказал руководитель полетов, — как вести себя в самолете, как пользоваться парашютом.
— Разрешите выполнять? — Я не мог скрыть своей радости.
— Выполняйте… Пилотаж над центром аэродрома.
Идя к самолету, я не без некоторого злорадства думал, что сейчас покажу пехотному капитану, что пилотаж есть серьезное испытание физических и моральных сил.