Я почти не обращала внимания на их разговор. По телевизору транслировали очередную бразильскую мыльную оперу, чьи сюжетные перипетии очень увлекали меня. Но прозвучавшее знакомое имя заставило меня насторожиться и прислушаться.
"Огород большой, пустует, чего пропадать-то? Граница-то в аккурат с ихим. Колька мужик рукастый, хотел забор сделать, сливы старые выкорчевать, навоза привезти. А она не дала! Он ходил к ней. Ни в какую!" - шептала тётя Зоя. Я сразу поняла, о ком идёт речь.
Тот самый Колька был соседом старой учительницы. Мужиком он был деловым, хозяйственным. Говорили, что давно у него глаз горит на огород Татьяны Андреевны. Она, мол, не сажает, ей не надо, а что земле зря пропадать, сорняками зарастать!
"А ей-то не все равно?", - отвечала бабушка, попутно строча на швейной машинке. "Ни детей, ни плетей, кому оставлять, чего жалеть? Как была она поперечной бабой, так и осталась..."
"Да уж... нехорошо, конечно, старое поминать, а что творила она, как к детям относилась?! Ведь издевалась, в прямом смысле слова. Дети одного имени её боялись. Она ведь русский и литературу вела. Моя Женька у неё училась. Тишина, говорит, на её уроках гробовая была..."- тётя Зоя говорила все тише и тише.
Бабушка покосилась в мою сторону. Она не любила, когда я присутствовала при подобных разговорах, но решив, что я внимательно смотрю телевизор и не слушаю их, тихо произнесла:
"Мальчишку-то она уморила, довела. Помнишь, чай?"
Тётя Зоя поморщилась. Обычно невозмутимая, сейчас она явно была взволнована. Я впервые видела её такой: по лицу и груди пошли красные пятна, руки нервно мяли носовой платок.
"Помню. Как не помнить. Паша... Он в нашем классе учился, с Женей. Они сидели за одной партой. Дружили... Как вспомню то утро, как искали его, как случайно к ней в подъезд зашли... А там… Ой, не могу. Ведь ему десять лет всего было..."- на этих словах тётя Зоя шумно высморкалась в платок и утёрла набежавшую слезу.
Услышанное полностью захватило меня. Я ловила каждое слово, но яснее не стало. Было видно, что бабушка и тётя Зоя затронули какую-то запретную тему, табу, ибо ни о каких мальчиках и подъезде я никогда не слышала.
Наступала ночь. Сегодняшний день был щедр на события, и это было лишним для такого впечатлительного ребёнка, как я. Клонило в сон. Я глядела в окно, прижавшись лбом к стеклу. Моросил мелкий дождь, блестя в тусклом свете фонарей. Темнота была непроглядной. Августовский вечер более напоминал ноябрьский - так неуютно и сыро было на улице. В моё окно стучались яблоневые ветви, направленные резким порывом ветра. По углам залегли тени. В соседней комнате, при неясном свете лампадки читала вечернюю молитву бабушка. Этот каждодневный ритуал в ту пору означал для меня лишь одно - пора ложиться спать. Укрывшись с головой одеялом, сонными глазами я наблюдала, как бабушка, шепча, крестит окна и двери. Наконец, осенив крестным знамением и меня, она отправилась к себе. Дремота постепенно овладевала мной, а в воображении вертелись дневные образы, скомканные, как старая бумага. Учительница, её сосед, загадочный мальчик- все они неотступно последовали за мной в объятия сна.
...Я стояла перед Ириным домом. Без сомнения, это был он- я узнала деревянную подъездную дверь, только сейчас она почему-то казалась новее. Так же, как и сейчас, у подъезда буйно росли флоксы и китайские розы. Окна приветливо глядели свежевыкрашенными белыми рамами. Вспоминая сейчас тот сон, я отчётливо понимаю, что это было сродни осознанным сновидениям - будто я сама, по своей воле попала в интересующее меня место.
Думаю, наши сны устроены так, что любая фантасмагория, в них происходящая, является лишь якорем, мостиком между нашим спящим сознанием и дневными впечатлениями. И, по моему скромному мнению, иногда по этому мостику к нам приходят те сны, которые принято называть вещими.
Поблизости не было ни души. Вот только дверь в подъезд, доселе закрытая, была отворена, и даже подпёрта кирпичом. Я осторожно поднималась по ступенькам на второй этаж. Замечали ли вы, что во сне, как правило, все происходит будто в замедленной съёмке - хочешь идти, но не можешь, ищешь, и не получается найти? В этом сновидении ничего подобного не было. Оно почти не отличалось от реальности, наверное, поэтому я запомнила его вплоть до мельчайших подробностей: скрип половиц на лестничной площадке, нелепые пальмы, нарисованные коричневой краской на зелёных стенах коридора: фантазия местных маляров. Всего в доме было восемь квартир - четыре на первом этаже и четыре на втором. Я замерла на верхней ступени лестницы. Что-то странное почудилось мне в этих дверях, но через секунду все встало на свои места: на них не было номеров! На всех, кроме одной, как раз напротив лестницы на чердак. Дверь квартиры номер семь украшала табличка с номером, а ниже была затейливо выполненная надпись - "Златопольская Татьяна Андреевна". Это была ТА САМАЯ квартира. Только дверь была новой, крашенной, а не облезлой и ветхой, как сейчас. Сколько раз я проходила мимо этой двери, когда бывала в гостях у Ирины! Вот только таблички с именем сейчас почему-то нет. Я прикоснулась к ней рукой, провела пальцами по гравировке. Сейчас такого не встретишь, но в 60-70 годах было особым шиком вешать на дверь именную табличку. Обычно так поступали врачи, ведущие практику, или люди, занимавшие высокую государственную должность. Этот предмет должен был дать понять всякому пришлому, что тот, кто живёт за такой дверью, очень непростой и важный человек. И уж тем более странным было встретить подобную пафосную вещицу на двери скромной учительницы русского и литературы.