Сзади послышался шорох. Я резко обернулась, и сердце зашлось в груди от неожиданности. Передо мною стоял худенький мальчик, лет десяти- одиннадцати на вид. Светлые волосы, голубые, бутылочного цвета глаза, бледное, даже болезненное лицо. Бросился в глаза красный пионерский галстук, повязанный вокруг ворота белой рубашки. Во всем его облике было что-то жалкое, беспомощное -тощие ноги в черных шортах, острые, торчащие коленки. Казалось, он возник из ниоткуда, словно соткался из воздуха. Мальчишка не обращал на меня никакого внимания, и я поняла, что невидима для него. Я была сторонним наблюдателем в этой истории. Взгляд его был устремлён на пресловутую дверь квартиры номер семь. Он не сводил глаз с именной гравировки. Губы беззвучно шептали, руки дрожали. Весь вид его говорил о внутренней борьбе в принятии какого-то непростого решения. Если бы я тогда знала, какого! Наконец он затих, и лицо его сразу осунулось, помрачнело. Синяки под глазами, и без того большие, теперь казались просто огромными. Удивительно, но только сейчас я заметила в его руках верёвку, обыкновенную, бельевую. Не спеша, ступенька за ступенькой, он забрался на самый верх чердачной лестницы и принялся наматывать на неё верёвку. Ужасная догадка поразила меня, но эта мысль была слишком противоестественной и страшной. Казалось, прошла целая вечность, и только мы, двое, были в этом подъезде. Наконец, он выпрямился и тяжело вздохнул. С ужасом я наблюдала, как дрожащими руками он накидывает петлю на свою шею. Он стоял наверху, а застыла внизу, не в силах ни пошевелиться, ни произнести хоть слово. Мальчик обвёл взглядом лестничную площадку, и вдруг резко повернулся в мою сторону. Я была уверена, что сейчас он меня видит! Впившись в меня взглядом, полным отчаяния и безысходности, он произнёс одну единственную фразу, которая будто прозвучала у меня в голове. "Разбей часы"- вот и все, что он сказал, перед тем как сделать шаг вперёд... Все поплыло перед моими глазами; мальчик, лестница, подъезд - все смешалось, начало мутнеть и исчезать. Последнее, что запомнилось мне перед пробуждением- молодая женщина на пороге седьмой квартиры. Она стояла напротив висящего детского тела, и клянусь - она улыбалась! Хотя, эта гримаса была скорее ухмылкой, недоброй и пугающей...
Пробудилась я среди ночи. Дом спал. Я взглянула на часы: почти три часа. Сердце бешено колотилась в груди - перед глазами стоял тот мальчик из сна. Спать я больше не могла - внезапно меня обуял страх. Чудились копошащиеся тени в углах, шарканье ног по полу в кухне. Наконец, пересилив себя, я вылезла из-под одеяла и на цыпочках прокралась в соседнюю комнату. Бабушка, разумеется, спала. Осторожно, что бы не разбудить её и не получить нагоняй за свои ночные путешествия, я прошмыгнула к окну. Ни в одном из окошек соседних домов не горел свет, но не они были предметом моего интереса. Я знала- если встать на цыпочки, то можно изловчиться и увидеть среди черных сучьев старой яблони Ирин дом, вернее, его край. Но и этого было достаточно. В окнах квартиры номер семь мерцал свет. Желтовато-золотой, он не был похож на электрический. Такое сияние исходит от пламени свечей. У бабушки всегда был свечной запас, на случай отключения электроэнергии. Иногда, оставшись дома одна, я зажигала свечку и смотрела на неё, пока та не догорала. Огонь завораживал, умиротворял, действовал гипнотически. Но свет, мерцающий в окнах этой квартиры не был ни ласковым, ни дружелюбным - скорее, угрожающим. Что-то таилось там, за обшарпанной дверью. Мне вспомнилась женщина из сна. Молодая, черноволосая, её вполне можно было назвать красавицей. И все же было в её облике нечто ускользающее и неприятное, змеиное. Вдруг яркий огонёк появился у самого окна учительской квартиры. Несомненно, то была она - со свечей в руке, всматривалась в ночную даль сквозь немытое стекло. Отчего-то мне стало неуютно. Было ощущение: она знает, видит, что я слежу за ней, разглядываю её окна. Внезапно огонёк потух, словно свечу задули. Дом снова погрузился во тьму. Я поспешила прочь от окна, вернулась к себе и уснула.