Вот как было дело, а совсем не так, как представлял себе Соловьев, удрученный своим поражением. Вечером он отправился в город, в Дом культуры. Ехал туда без всякой цели, просто хотел как-то восстановить душевное равновесие, утраченное утром. «Зачем мне все это? — огорченно думал Василий Васильевич, вяло выруливая среди потока машин и не пытаясь, как всегда, пробиться вперед. — Весь день среди людей, и все хотят получить, взять, выхватить. Ах, люди, люди!.. Когда же вы людьми станете?» Едва Василий Васильевич подумал так, как ему полегчало. Не потому, что он открыл для себя какую-то истину, а потому, что понял, зачем едет в Дом культуры. К Люсе ехал, к милой наивной женщине, которая ничего не требовала, была довольна всем, даже не захотела устроиться получше…
К счастью, Люся оказалась на месте — ее пестро одетая, легкая фигурка привычно порхала в анфиладе старинного особняка. Василий Васильевич не сразу подошел к ней. Последнее время они встречались лишь здесь, в Доме культуры, когда Соловьев приезжал по делам. Поздороваются, он поцелует ручку, склонившись низко, чтобы скрыть некоторую неловкость, и побежит дальше. Иногда задержится на минутку, спросит торопливо: «Как жизнь, Люсенька?» — «Лучше всех!» — задорно улыбнется Люся, и ее наивно-раскосые глазки грустно обласкают Василия Васильевича. Кто знает, какие изменения произошли у нее в жизни за этот срок? Может быть, нашла человека, который тоже считает преступлением раз в месяц не посещать картинную галерею, и теперь ей до него дела нет. В том настроении, в котором он пребывал, это было бы крайне неприятно…
Но все обошлось благополучно. Соловьев спросил, свободен ли у нее вечер, и Люся, не сумев скрыть радости, тут же на людях потянулась к нему, и Василий Васильевич с трудом удержался, чтобы не ответить тем же. Он ждал девушку как истинный влюбленный — нетерпеливо и покорно. И потом, в ресторане, куда они отправились ужинать, и дома, куда они поехали из ресторана, Василий Васильевич все вздыхал, растроганно глядя на разрумянившееся от вина и внимания Люсино лицо, говорил ей нежные глупости, от которых она замирала, и только удивлялся тому, как мог до сих пор относиться к ней столь равнодушно. Лишь на несколько минут Василий Васильевич покинул Люсю: извинившись, зашел в спальню, где на тумбочке стоял параллельный телефон, позвонил жене, сказав, что приедет поздно. Люся, конечно, знала, что ее друг женат, но зачем напоминать об этом лишний раз. Предупредив Ирину Георгиевну и одновременно убедившись, что она не собирается в город, Василий Васильевич повеселел и поспешил к своей гостье, по дороге прихватив с тумбочки засохший букет: тронутые тленом крупные лепестки цветов, кое-где еще горевшие алыми прожилками, свисали грязными тряпочками, пахли гнилью, плесенью, черт знает чем. Соловьевы летом редко навещали городскую квартиру, а в последнее время в особенности. Соловьев поскорее отнес эту гадость на кухню и брезгливо пошвырял в мусоропровод один за другим хрусткие стебли. Он не узнал их, этих мексиканских красавиц с клумбы Иннокентия, ему не пришлось думать о том, как они попали в его квартиру. К счастью для Гены Юрчикова, который два месяца назад, охмелев от любви и обиды на весь мир, преподнес этот царский подарок Ирине Георгиевне, рискуя навсегда утратить расположение Билибина, — правда, в тот момент он был уверен, что таковым и не пользуется. Ирина Георгиевна испуганно ахнула, увидев букет, но вполне оценила безрассудную смелость своего возлюбленного. Только просила запомнить на всякий случай: букет она купила на станции у какого-то мальчишки.
Выбросив букет, Василий. Васильевич вернулся к Люсе по-прежнему нежным и умиротворенным.