XIX
Машины, два грузовых «ЗИЛа», стояли у переезда.
Многолетняя привычка заставила Калинушкина скользнуть взглядом по номерам «ЗИЛов», и он невольно отметил, что машины чужие, степногорские. Нырнув под закрытый шлагбаум, лейтенант миновал переезд и зашагал дальше. Он выскочил вдруг на шоссе и выхватил свисток, прежде чем понял, зачем это делает.
— Похоже, старые знакомые? — спросил Калинушкин, просматривая в свете фар документы водителей.
— Все может быть, — невозмутимо отозвался один из них, постарше других, посолиднее.
Участковый как-то сразу понял, что этот у них за главного, обращался уже только к нему:
— Значит, с уборки? А как на уборку ехали, здесь ночевали? Не помните. Напомню: ночевали. На Лесной, дом тридцать шесть. Возле дома гражданина Билибина:
— Что от нас нужно, лейтенант? Почему задержали? — спросил шофер.
Калинушкин и сам не знал, что ему нужно. То есть знал, разумеется, да ведь не скажешь им: помогите, мол, ребята, загадку отгадать. Все же Билибин на них показывал. Пропустив вопрос шофера мимо ушей, он продолжал спрашивать по всей строгости, как положено при исполнении служебных обязанностей: заходили ли к Билибину, что там делали?
— Слушай, лейтенант, ты вола не тяни, — поторопил шофер. — Нам еще ехать да ехать…
Калинушкину показались обидными эти слова: все-таки он в форме был. Если бы в штатском, тогда ничего, а поскольку в форме — нехорошо, неуважительно. Пришлось для острастки в блокнотик их адреса и фамилии записать. Но шофер тоже блокнотик вытащил:
— Ваша фамилия, лейтенант? Отделение милиции?
Обменялись они со злости адресами и фамилиями, как будто подружиться захотели, друг к дружке в гости наведаться, и Калинушкин, не поддавшись искушению употребить несправедливо свою власть, сурово бросил: «Езжайте» — и уже повернулся, чтобы уйти от греха подальше, но шофер придержал его за локоть:
— Ладно. Пошумели. Что там у тебя? Может, правда нужны?
— Не нужны, — буркнул Калинушкин. — Без вас разобрались. Вот недельки три назад так просто не отпустил бы. Заявление на вас поступило: кража на Лесной, тридцать шесть, у Билибина, где вы ночевали.
Злой голос из кабины грузовика определил вкратце сущность гражданина Билибина как автора заявления.
— Ну, бывай, — сказал шофер. — Надо бы, конечно, твоему Билибину объяснить кое-что, жаль, некогда.
Калинушкин проводил взглядом удаляющиеся машины, смяв, выбросил листок с фамилиями и адресами водителей и зашагал к Николаю Фетисову, чтобы собственноручно вручить бумагу на штраф в десять рублей за мелкое хулиганство. Мог бы по почте переслать, если бы не Пашка: не выходил из головы у Калинушкина малец. Фетисову сказал, когда пришел:
— По знакомству, Николай!
Фетисов оценил поступок участкового по-своему. Что ему десятка? Раз плюнуть! Главное — никто не узнает. Обрадовавшись, Николай потащил лейтенанта в сад, за стол, ужинать. Они хорошо сидели, на законном месте, под яблоней, летний сорт, коричное, и спелые яблоки порой падали к ним на стол, потому что в толстой развилке над ними устроился Пашка и тряс дерево. Яблок на ветках не было видно в темноте, вместо яблок висели звезды, а на самой макушке покачивался месяц. Они сидели и пили чай, и Николай, морщась и отплевываясь после каждого глотка, жаловался:
— Третью неделю, Иваныч, веришь, не употребляю. Вот эту отраву хлебаю. У меня от нее мозги водянистые и тоска на душе ужасная.
Время от времени Фетисов грозился сшибить сына на землю, чтобы не вредил яблоню, и тогда Пашка затихал ненадолго, но с дерева не слезал, потому что внизу, за столом, разговор пошел интересный — решалась важная задача: как лучше к звездам лететь, чтобы быстрее и надежнее. Калинушкин специально для Пашки свою задумку выразил насчет атомного двигателя в ракете: магнитом вредные отходы вытягивать, как пылесосом. Николай сначала согласился, а потом засомневался:
— Где ж ты этот магнит с отходами держать будешь? Ежели в ракете, все равно вред.
Но Калинушкин и это предусмотрел:
— На тросике можно. За хвостом.
Фетисов подумал и снова:
— Залепит магнит-то отходами. Ежели только встряхивать…