В общем, относился он к ней несерьезно, хотя Светка не раз ловила на себе его взгляды, которые, казалось бы, говорили обратное.
— А не пора тебе, дочка, домой? — спросил Иннокентий Павлович.
— Женился бы ты, что ли, — сказала Светка.
— Мачехи тебе только не хватает!
— Не хватает…
Светка уткнулась лбом в грудь отцу; у Иннокентия от внезапной жалости сдавило дыхание. Бедная девочка. Так и выросла без матери… Он виновато принялся перебирать пряди Светкиных волос, вдыхая их свежий лесной запах. Она прерывисто вздохнула:
— Я бы ей подружкой стала бы… Чем тебе Оленька плоха? Умная, красивая… Или Людмила…
— Не нужен нам с тобой никто, — растроганно произнес Иннокентий Павлович.
— Конечно, жила бы с нами мама…
— Поздно об этом говорить.
— Или хотя бы бабушка… По секрету скажу, — зашептала Светка, оглянувшись на освещенные окна, — веду настойчивую психологическую обработку. Может, сжалится твоя родительница, сил больше нет хозяйством заниматься!
— Ну-ну, — усмехнулся Иннокентий Павлович, разом освобождаясь от нежных чувств, — сильно сомневаюсь.
…Возвращался он в научный городок несколько иным путем. Иннокентий шагал теперь напрямик к дому Соловьева.
Хотя Иннокентий Павлович заходил к Соловьеву редко, тот вроде бы и не удивился позднему визиту.
— Веселитесь? — скучно спросил он, пододвигая кресло. — Поздравляю. Успех, успех… Но не торопись. У Клаузнера противоположный результат!
Иннокентий Павлович, не обращая внимания на кресло, присел на край стола, небрежно сдвинув в сторону рукопись Василия Васильевича.
— Я как раз хотел поторопиться. Спасибо, что напомнил.
— За мной пришел? — спросил Соловьев, торопливо и неодобрительно перехватывая у Иннокентия свою рукопись. — Не пойду. Надо еще поработать. Просьба к тебе: Геннадию не давайте много пить. На радостях наберется парень, а ему завтра к начальству.
— Слушаюсь, — ответил Иннокентий, беззаботно болтая ногами; письменный стол у Василия Васильевича был массивный, высокий, удобно оказалось ногами болтать. — У меня тоже просьба. Объясни, пожалуйста, зачем ты Юрчикова сплавил?
— Я? — удивился Соловьев. — Он у меня тут весь вечер ерзал и не выдержал, побежал к вам.
— А может, пойдем? — предложил Билибин, вдохновенно представив себе Василия Васильевича у костра; кинуть бы его коллегам на съедение, они сейчас злые, а заодно испортить бы им настроение — отомстить за хамство! — Ладно, работай, — милостиво разрешил он своему начальнику. — Только скажи: зачем ты Юрчикова сплавил из института?
— Об этом мы завтра поговорим, — мягко ответил Василий Васильевич. — Иди спать.
— Слушаюсь, — покорно повторил Иннокентий. — Значит, Геннадий тебе больше не нужен? Можно его забрать?
— Юрчиков у нас уже не работает, — нетерпеливо произнес Соловьев.
— А как же ты без него обойдешься?
— Обойдусь! — сухо ответил Василий Васильевич. — Может быть, прекратим этот странный разговор?
— Это я у тебя интервью беру. — Иннокентий Павлович помахал с важностью у себя перед носом указательным пальцем. — Последний, вопрос. Только придумай, чтобы я поверил. Что мы будем с этого иметь?
Соловьев встал, обняв Билибина за плечи; улыбаясь добродушно, потянул его со стола:
— Спать… спать. Завтра все проблемы решим.
— Ага, — подтвердил Иннокентий Павлович, зевая и потягиваясь. — Ты завтра его оформи приказом ко мне…
— Хорошо, хорошо.
— А если ты его не оформишь завтра приказом, я к Старику пойду-у-у, — весело сказал Иннокентий Павлович. — И скандал устрою-ю-ю… Я один раз в год скандалю, и как раз срок подошел. Спокойной ночи!
— Погоди! — Соловьев схватил его за руку. — Садись!
— Не-а! — совсем развеселился Билибин. — Я спать хочу.
Впрочем, он не сопротивлялся, когда Василий Васильевич втолкнул его в кресло. Надо было получить удовольствие сполна.
— Не ценишь ты себя, — сказал Соловьев с обидой, которую пытался скрыть за кроткой улыбкой. — Талант свой не ценишь. Я тебя всячески оберегаю от мелочей, от житейских дрязг… Цветы вон оборвали — и то сам лично в управление милиции звоню, требую оградить..
— А! Это ты, значит, на меня милицию напустил, — меланхолично заметил Иннокентий Павлович.
Соловьев отмахнулся, продолжал с той же кроткой и грустной улыбкой:
— Работаем на будущее, на все человечество! Не мелочись, не растрачивай силы на глупости, на ребячество!
Иннокентий Павлович с интересом разглядывал взволнованного Соловьева и с уважением думал: «Вот дает! Моими мыслями. Как подслушал насчет человечества!»