Великолепное чувство собственной исключительности… И постоянный страх вновь оказаться среди тех, кто не отмечен ее печатью. Очень реальный страх. К окончанию школы он принял облик нескольких сельских математиков, у которых почти все выпускники из года в год успешно справлялись с трудными конкурсными задачами, оттесняя других абитуриентов и приводя в горестное недоумение Академию педагогических наук, которая никак не могла объяснить такой феномен.
Юрчиков не дал оттеснить себя и этим феноменальным конкурентам на вступительных, экзаменах в институт.
Его соперники неторопливо рассаживались за столами, приглядывались, обстоятельно раскладывали листки. По всему чувствовалось, что ребята намеревались расправиться с конкурсными задачами, как дома они расправлялись с березовыми поленьями: сплеча колуном — а-ах! — и разваленный чурбак разлетается плахами в стороны.
Уравнение, которое решал Геннадий, было довольно сложным: простых здесь не предлагали. В своей сосредоточенной совершенной пустоте Геннадий ощущал его отчетливой мелодией — как обычно, когда ему удавалось полностью отключиться от реального мира, войти в абстрактный мир вычислений и наглухо закрыть за собой дверь. На этот раз мелодия звучала так отчетливо, что Юрчиков мог бы напеть ее, хотя, появись у него такое желание, мотив, по-видимому, оказался бы очень странным. Это была своя, особая, ни на что не похожая мелодия, весьма немузыкальная — такими способностями Гена не обладал, но тем не менее приятная его внутреннему слуху. Он различал в этой музыке голоса радикалов — в зависимости от степени они звучали то выше, то ниже; отрицательные величины пронзительно пищали; квадратные скобки определяли такты…
Мелодия подходила к концу, когда новая волна звуков неожиданно накатила на Геннадия. Они были гораздо изящней прежних, выстраиваясь в ровный гармонический ряд. Разумеется, Юрчиков тотчас последовал за этой новой мелодией, озабоченный лишь тем, чтобы не упустить ее. Он спешил, смутно сознавая, что прошло уже много времени с тех пор, как он засел за уравнение.
«Ну, молодой человек, — услышал Геннадий как сквозь сон, — не хватит ли, а?» Листки с решением уплыли у него из-под рук, и, подняв голову, он встретился со взглядом экзаменатора — немолодой дамы, на полном добром лице которой без труда можно было прочитать ее сочувственно-ироническое мнение о возможностях Гены Юрчикова. Все с тем же выражением дама пробежала глазами листки, поморщилась: «Почему вы отказались от верного решения?» — «Оно — некрасивое…» — пробормотал Юрчиков. «Но ваш вариант ошибочен». — «Я докажу…» — «Пожалуйста. Идите к доске».
Гена, несуразно длинный и тощий, долго торчал у доски, конфузливо крошил мелок в широченных ладонях, далеко вылезавших из рукавов старого пиджака. Мелодия, которая так красиво лилась в его сознании, оборвалась.
Выручило Юрчикова обстоятельство необыкновенное. Листки с вариантами уравнения перекочевали на стол к экзаменаторам, и они принялись переговариваться, сначала негромко, а затем в полный голос, совершенно забыв о Юрчикове, о том, что идут экзамены, и, кажется, вообще обо всем на свете, кроме странного варианта решения, которое предложил этот долговязый юнец. Очень скоро до Юрчикова стали долетать отдельные выражения: «Ошибка! Вы ее видите?» — «Но уравнение составлял профессор Самохин!» — «Ну и что же? Вы просто, извините, ортодокс!» — «А вы…» — «Товарищи, товарищи, нельзя же так. Давайте спокойно разберемся».
Спор продолжался, но Гена уже не слышал его: болезненно-надтреснутый звук, возникший откуда-то из середины уравнения, поразил его. Он еще раз взглянул на доску, исписанную формулами, и увидел ошибку, которую никак не могли обнаружить экзаменаторы.
Формально говоря, Гена провалился. Но провалился б л и с т а т е л ь н о. Его заметили. Заметить же человека среди других, ничем не хуже его, а даже, может быть, лучше, но незамеченных и поэтому одинаковых, — значит выделить его, дать ему преимущество перед другими. Именно так и случилось с Геннадием, когда решалось: быть ему студентом или нет? Вспомнили его б л и с т а т е л ь н ы й провал, который едва не поссорил экзаменаторов, и дружно закивали головами: быть!
…Четыре года назад он пришел в Ярцевский институт, отказавшись от аспирантуры. На этот счет у него было свое мнение.