Ну, что вспоминать…
Не успела еще Светка удивиться неожиданным слезам Селиванихи, как та уже пришла в себя, утерлась, заулыбалась, объяснила застенчиво:
— Это я так, доченька, молодость вспомнила. О чем мы?
— О кокошниках, — напомнила Светка. — Носили вы их?
Селиваниха обиженно поджала губы.
— Что я тебе — кощей бессмертный? Их сто лет назад надевали!
— Ну а свободное время как проводили?
— Это насчет амуров, что ли? По закону у нас все было. Не то что нынче: сегодня с одним, завтра с другим.
— Я не об этом, но если уж зашел разговор… А если любовь?
— Каждый раз любовь, что ли? — подозрительно спросила Селиваниха. — Ты лучше скажи: бумагу будем писать? Ты мне напиши бумагу, чтобы складно получилось. Мы ее отправим куда надо, тогда Колька не отвертится. Про любовь мы после потолкуем.
— А куда надо? — спросила Светка.
— На самый верх, — скорбно произнесла Селиваниха. — Потому что дело срочное, я помереть могу, не успею на Кольку управу сыскать!
— Тетя Даша! — воскликнула Светка. — Хотите, я поговорю с Николаем и он извинится?
— Поговори, дочка, поговори, — согласилась Селиваниха. — Мне с него немного надо. Чтобы он кой-какой ремонт в доме сделал. Крылечко прогнило, и крышу перекрыть на моей половине… Со своим материалом, — поспешила добавить Селиваниха.
— Он, может, и не виноват совсем, — сказала Светка. — Состояние аффекта, сильного потрясения. В таком состоянии люди за себя не отвечают. Понимаете?
— За себя пускай не отвечают, а за других отвечать должны! Я вот что понимаю: у тебя в голове хороводы да любовь. А я к тебе, старая, с чем лезу?
Тетя Даша уже отчетливо видела ошибку, которую она допустила, разговаривая с Билибиными, и теперь ругала себя. Дура старая, будто вчера родилась, не знала, что ли: нынче задарма никто ничего не делает! Но ошибку еще не поздно было исправить.
— Ты не сомневайся, дочка, я тебя отблагодарю…
— Да что вы какие глупости говорите! — воскликнула Светка, заливаясь румянцем. — Стыдно слушать! Я же сказала: все что могу — сделаю! Хотите — давайте писать!
«Так-то оно лучше», — подумала тетя Даша, с удовлетворением глядя, как бросилась Светка за бумагой и ручкой в комнату.
— Кеша! — сказала Светка, вытаскивая листок бумаги из отцовского стола. — Я, кажется, разбогатею. Родственница меня отблагодарить собирается за помощь.
— Ну да! — встрепенулся Иннокентий Павлович. — Деньгами или как?
— Не уточняла.
— Врет! — уверенно сказал Иннокентий Павлович. — Ну ладно, ты, главное, ее ко мне не допускай.
— Отблагодаришь? — прищурилась Светка.
— Веником пониже спины… Иди скорей, не дай бог, пришлепает!
Последующие полтора часа прошли у Светки в творческих муках: Селиваниха оказалась очень требовательной к содержанию заявления, которое они составляли на Николая Фетисова.
— Ты пиши как было! — требовала она у Светки. — Что ты пишешь: «попытка самоубийства», «хотел покончить с собой…»? Ты пиши: «попытка убийства»! Со мной он хотел покончить, а не с собой.
— Тетя Даша! — пыталась спорить Светка. — Зачем ему вас убивать-то?
— А это разберутся. Ты пиши!
Помучавшись с час, Светка поняла, что пора перехватывать инициативу, иначе тетя Даша заведет ее в дремучие юридические дебри, откуда они обе не найдут обратной дороги. И вообще пора было все ставить на свое место: с аборигенами следует — это давно известно — обращаться как с детьми, где лаской, а где строгостью, иначе они сядут на голову, что, судя по всему, и намеревалась сделать эта славная, но очень уж настырная старушка.
— По-вашему писать не буду! — со всей возможной строгостью Сказала Светка, пресекая очередную попытку Селиванихи уточнить текст заявления. — Все это мы сейчас зачеркнем и начнем сначала.
Селиваниха не только не обиделась, но как будто даже обрадовалась, что с ней заговорили столь решительно и строго. Так говорят люди, которые знают, что говорят. И она притихла, глядя, как Светка строчит ее претензии к Фетисову.
— Вот! Коротко и ясно, — сказала Светка. — Сейчас перепечатаю — и олл райт!
— Ну как там? — спросил Иннокентий Павлович, когда дочка вошла в комнату за машинкой.
— Закончили.
— Еще не отблагодарила?
Светка хихикнула, но сразу же сдвинула бровки, придавая лицу прежнее выражение покровительственной строгости.
Впрочем, печатая заявление, она порой забывала о своем положении, и тогда ее личико расцветало в улыбке при забавной мысли о том, каким это образом собирается отблагодарить ее тетя Даша за труды. Деньгами вряд ли предложит: соображения хватит, чтобы не сунуть рублевку. Тогда как же?