— Ну чего, старый, доходишь помаленьку? — строго сказал Пашка, подходя к отцу, и стукнул его дружески кулаком по спине. — Чего болит-то?
Николай через силу улыбнулся сыну, вяло похвастался:
— А меня, Паш, на доску почетную поместили. Вот, брат, какие дела. Теперь у тебя отец — почетный!
— С того и заболел, что ли? — засмеялся Пашка.
— Не приставай к отцу! — прикрикнула Клавдия. — Иди гуляй!
— Погоди, — остановил ее Фетисов, расслабленно приподняв руку. — Садись, Паш, разговор у меня к тебе.
Пашка присел на самый краешек стула, готовый в любой миг сорваться, если отец задумает какую-нибудь каверзу: Пашка изучил отца хорошо.
— Позавчера дядя Саша приходил, участковый, — сказал Фетисов.
— Ну?
— Насчет цветов интересовался. У Билибиных оборвали…
— Слышал. Так что?
— Ничего не узнал? А? Ты, если что знаешь, скажи, — заторопился Николай. — Кто мог оборвать-то? Ясно, пацаны, больше некому. Твои же дружки небось. Ты скажи, если знаешь…
— Не знаю я ничего, — нахмурился Пашка. — А и знал бы, не сказал.
— Да мы это дело так обставим — ничего им не будет. Какой с пацанов спрос? Поругают — и все. А я вам за это трояк дам. На трояк-то чего купить можно, ты посчитай. Так и передай пацанам: мол, даст трешницу и ничего не будет. А, Паш?
Фетисов оживился, подмигивал сыну заговорщицки, тряс толстыми красными щеками.
— Узнаю, — нехотя пообещал Пашка. — А ничего не будет?
— Конечно, ничего.
— И трешку дашь?
— Дам. Только быстро надо, прямо сейчас.
Пашка поскреб в раздумье макушку.
— Смотри, старый, обманешь — тогда все! Понял?
Фетисов поспешно вытащил из кармана три рубля и протянул сыну:
— Во, если не веришь.
Клавдия принялась было ворчать — не надо бы парнишку в такое дело втравливать, — но Николай не согласился:
— А чего плохого? Всем хорошо! Калинушкину я скажу, чтоб не больно расходился. Сами сознались. Эка важность — цветы…
Пашка убежал, Клавдия тоже вскоре ушла из дому по своим делам. Фетисов остался один. Как ни странно, но он приободрился. Человеку нужна надежда; хоть маленькая, да появилась она у Николая. Обидно, конечно: разве из таких положений он выкручивался, не прибегая к чужой помощи! Стареет, видать…
Вот лет двадцать назад… Это когда Фетисов еще не больно уважал закон. Работал он тогда конюхом в заготконторе, и приглянулись как-то ему бревна возле этой конторы. Хорошие бревна, одно к одному. Каждый день Николай мимо них на телеге трясся; и месяц, и два, третий пошел, а они все лежат. Такая бесхозяйственность сильно портила ему нервы. Однажды не выдержал, запряг ночью своего Серого, подъехал к конторе. За раз не управился, а второй раз подъехал — из-за угла навстречу участковый! Растерялся Николай? Как бы не так! Ругаться стал:
— Ну-ка помоги, чтоб их так переэтак! Завтрева чуть свет в Пеньково ехать, а сегодня под вечер приказ: вези, говорят, бревна к почте, на столбы, что ли, пойдут. Ни днем ни ночью покоя. Уйду, сил больше нет!
Участковый подсобил, Фетисов еще поворчал, с тем и уехал. Наутро участковый явился к Николаю чернее черного.
— Где бревна? Давай по-хорошему!
— Какие бревна?
— Какие ночью мы грузили!
— Да ты что? Я тебя неделю не видел. Должно, ты с вечера перебрал немного!
Как ни бился участковый, как ни искал — ничего не нашел. А Фетисов одно твердил:
— Какие у тебя доказательства? Помогал грузить? Так и скажи в своей милиции, там разберутся!
Только через три года, за давностью, признался: в огороде бревна спрятал, в картошку, в борозды зарыл. Правда, тогда участковым не Калинушкин был, другой, попроще мужик: недолго продержался в милиции, наладили его оттуда за неспособность. И правильно! Этак, чего доброго, все растащили бы!
Вот из каких переделок Фетисов выходил. А теперь сидит и ждет, когда участковый придет, отправит его на пятнадцать суток, если только Пашка не выручит.
Так размышлял Николай о делах минувших и нынешних и одновременно прикидывал: куда это Калинушкин ехал? Ежели на участок, то, возвращаясь, непременно завернет по дороге, вот-вот нагрянет.
Нет, не тот у Фетисова был характер, чтобы покорно ждать своей участи! Он еще не знал, что предпримет, не знал, в какую сторону направится, но уже чувствовал, как решительность, словно добрый стаканчик в похмелье, выгнала из него вялую немощь, распрямила спину, придала мыслям ход легкий и надежный. Ноги сами понесли его из дома кратчайшим путем, сначала прямо по дороге, затем в проулок, через знакомую дыру в ограде и вновь вывели на дорогу неподалеку от дома Билибиных, что было вполне логично, поскольку в задаче с одним неизвестным и двумя известными, которую предстояло решить Фетисову, Иннокентий Павлович, как и участковый, значился в числе последних. В то время как ноги несли Николая к цели, мысли его столь же легко определили интерес Билибина, а именно — испорченный водопроводный кран, о котором тот еще дней десять назад подавал заявку. Выйдя из дому без определенного решения, не помышляя еще ни о водопроводном кране, ни о Билибине, Николай подходил теперь к нему с газовым ключом в руке, имея в одном кармане жестяную коробку с солидолом, добрый пук льна и плоскогубцы, а в другом — новенький кран на случай, если старый пришел в полную негодность; факт, доказывающий, что интуиция проявляет себя на разных уровнях деятельности.