Ох, надоело ему все! Что он, не устроится? Хоть учителем. В девятом классе ребятам можно квантовую давать, а им дают манную кашу. Отобрать пяток поспособней. Летом в поход с пацанами, два месяца отпуск, шутка ли! А больше всего надоело чувствовать себя щепкой в луже: куда ветер дунет, туда и плыви. Он не винил никого, даже Соловьева, — только себя. Целых три года, доверившись Василию Васильевичу, прохлопал ушами… Да он и не хлопал — работал! Этого мало? Как говорил знакомый фоторепортер: «Что главное в нашей работе? Композиция? Экспозиция? Главное — сделать снимок, успев толкнуть ногой конкурента, чтобы испортить ему кадр». Гадость какая!
А может, напрасно он взбунтовался? Сидел бы сейчас, как все в лаборатории, слушал бы, как посмеиваются втихаря над Василием Васильевичем — Создателем Новых Исторических Концепций, отругивался бы элегантно от кадровика с его анкетами и фотографиями, а главное, шевелил бы извилинами. Ребята небось теперь о нем языки чешут. Вспоминают его шуточки насчет кандидатского минимума: мол, дешевый пижон и так далее. Собирал бы потихоньку материал на диссертацию. Как все.
Что скажет он теперь Ирине? Ничего не скажет. Ничего не случилось. Жизнь прекрасна и удивительна. Только надо настроиться заранее.
Электричка подходила к Ярцевску. Юрчиков стал настраиваться — в испуге вскочил с лавки, ошалело спросил:
— Романовка скоро?
И конечно, все вокруг загалдели радостно:
— Романовку полчаса назад проехали. Проспал, милый!
— Что же вы, бабуся? — укоризненно сказал он въедливой старухе. — Что же вы меня не разбудили? Я на вас полагался!
Он отчаянно махнул рукой, побежал к выходу, с удовольствием слушая, как сзади разгорался конфликт:
— Вызвалась — разбуди! Подвела человека!
— Да чтоб его черти на том свете разбудили! Не вызывалась я, по доброте его, пьяницу, будила!
Едва электричка остановилась, Юрчиков выскочил на платформу, глянул на часы: до Билибина минут десять, обратно столько же. И тут увидел Ирину. Подошел, распахнул дверцу машины:
— Шеф, подкинь.
— Куда? — деловитым баском отозвалась Ирина, с радостью включаясь в игру.
— На край света.
— Сколько дашь?
— Не обижу.
— Много, парень, запрошу.
— Сговоримся.
Вот так. Так — легче.
Они летели по шоссе, останавливались, бродили по лесу, целовались. Возвращались уже в сумерках. Километрах в трех от поселка Ирина свернула с дороги в поле, остановилась, забарабанила кулаками по рулевой баранке:
— Не хочу домой, не хочу!
Геннадий вышел из машины, она выскользнула следом. Постояли, обнявшись, поглядели на закат. Ласковый был закат: розовая река текла по горизонту, переливаясь за край. Нырнуть бы туда с белого облачка вниз головой и плыть потихоньку рука об руку, вдали от всех. Он сказал об этом; Ирина благодарно приникла к нему и вытянула руки к розовой реке:
— Пошли.
— Мы будем петь и смеяться, как дети! — внезапно заорал Юрчиков во весь голос, подхватил Ирину на руки и пошел на закат.
Она блаженно прикрыла глаза.
Выдохся он быстро; Ирина пудов пять тянула, не меньше, к тому же замечено: девчонки почему-то легче, чем зрелые женщины. В общем, выдохся, остановился. Темнело быстро. Розовая река уже вся перелилась за горизонт. Трактор где-то урчал, собаки лаяли. В совхозе, совсем неподалеку, парни с девчатами частушки голосили. Ирина притопнула, пропела, дурачась:
Из совхоза в ответ доносилось невнятное, вроде тоже про миленка, — как отзыв на пароль. Ирина встрепенулась:
— Ох, что сейчас будет!..
завопила она пронзительно. —
— Годится? — спросила она, победно глянув на Геннадия.
В иное время он, пожалуй, поморщился бы: понимал, что готовится очередной номер из ее программы «Я молодая и безумная!». Но на этот раз Юрчиков сам начал. Откуда только она этот мусор собрала? Небось у санитарочек позаимствовала…
Схватив Геннадия за руку, она тащила его за собой все ближе и ближе к совхозному поселку; ей отзывались оттуда дружно, заинтересованно. Так они и вошли в поселок. На груде бревен перед неказистым приземистым зданием с могучими колоннами, похоже — клубом, грызли семечки парни с девчатами. Ирина, покачивая бедрами, направилась к ним, остановилась возле гармониста, сиявшего в сумерках нейлоновой сорочкой, сказала небрежно: