Бесконечно эти страдания продолжаться не могли, и мало-помалу Иннокентий Павлович принялся наводить порядок в своей измученной душе.
Во-первых, можно было не оправдать, но хотя бы объяснить свою безнравственную слабость, вернувшись к любимой мысли о предках и потомках, между которыми он, Иннокентий Билибин, необходимое звено; в данном случае, по-видимому, сказали свое слово предки, которые, как известно, жили в трудных исторических условиях, отрицательно влиявших на их нравственность. Во-вторых, основная вина лежала все-таки не на Билибине, а на Соловьеве, который вынудил его проявить постыдную слабость. В-третьих, о Билибине можно было бы подумать дурно, если не знать, что он защищал интересы науки. И наконец, главное, кто мог бы подумать дурно? Не Соловьев же! А вокруг никого не было!
Неизвестно, чем бы кончилась эта история, если бы Юрчиков, оставленный на произвол судьбы в институтской библиотеке, не осознал вдруг, что надо бороться за дело, не рассчитывая на других. Как тогда, когда на таежной реке их плот понесло на камни и вся шарага попрыгала в воду… Он всегда был человеком решительным и только в последнее время растерялся…
Геннадий сорвал трубку с телефонного аппарата, как в поезде рвут ручку стоп-крана:
— Олег Ксенофонтович? Соловьев у вас? Я прошу без меня никаких решений не принимать. Слышите? Сейчас приеду.
Отдав распоряжение своему начальнику, Юрчиков вышел из института на улицу, молча миновав Иннокентия Павловича. Здесь он загородил дорогу первой же попавшейся машине, и шофер почему-то не выругался, а распахнул перед ним дверцу.
XVI
То, что произошло в институте три дня назад, было известно лишь четверым. А Старик уже прикатил в Ярцевск. Оперативность его была тем более поразительной, что за это время никто из четверых не вступал с ним в контакт.
Молодцевато откинувшись, Старик бойко постукивал каблуками по коридору, подчеркнуто уступая дорогу молоденьким лаборанткам, спешившим на обед, и бросая вызывающие взгляды на их спутников. Этих он, наоборот, выставив сухой локоток, старался задеть. Но только крайние эгоцентристы, с неохотой уступающие дорогу даже автобусам, не спешили сейчас податься в сторону: Старика узнавали сразу, хотя многие видели его впервые.
В последние годы Старик выезжал редко, каждая поездка становилась событием не только для окружающих, но и для него самого. Он мог бы, конечно, и не ездить в Ярцевск, вызвать к себе Соловьева и Билибина (Юрчиков пока был для него фигурой бесплотной), чтобы разобраться в их фантазиях. Однако у Старика сразу возникло предчувствие большой удачи; фантазия, которую можно просчитать, убедительней любой реальности.
Шеф шел по коридору, и Василий Васильевич, предупрежденный звонком снизу, ждал его в своем кабинете, едва удерживаясь, чтобы не броситься навстречу. Неожиданный приезд Старика вносил изменения в распорядок дня, как всегда точно расписанный у Соловьева. Среди других дел, которые можно было и перенести, имелось одно неотложное. На три часа он назначил встречу здесь, в институте, сотруднику ведомственного журнала. Вчера Соловьев позвонил в редакцию, сообщил, что назревает сенсация: железо следует ковать горячим, но прежде-то надо его нагреть! Он был опытен и осторожен, откровенничать с корреспондентом не собирался: несколько многозначительных намеков, общее направление, фамилии — и только. Ему нужно было еще до официального утверждения темы поставить ее в центре внимания, обеспечить всеми средствами, заодно накрепко связав со своим именем.
Но, с другой стороны, шеф явился словно по заказу. Все равно Соловьев собирался не сегодня-завтра отправиться к нему, чтобы доложить о многообещающих результатах, полученных в институте, добиться благословения на продолжение исследований, которые он, Соловьев, должен будет с этого момента возглавить. Все другие заботы конечно же не следовало принимать во внимание.
Как всегда перед разговором с шефом, Василий Васильевич испытал неприятное физическое напряжение, нечто вроде космической перегрузки, которую приходилось преодолевать усилием воли. Сегодня многое могло решиться в жизни Соловьева. Он не догадывался о причинах визита шефа; зная не хуже других об удивительной осведомленности Старика в делах, он тем не менее не связывал визит с блестящим открытием, которое было сделано им, Василием Васильевичем, и его помощниками: поспешность Старика любому показалась бы невероятной.