Государство позаботилось о вдове своего великого гражданина. Мать ни в чем не нуждалась, она нуждалась во внимании своих детей. А где оно?
Так думала Анна Павловна, плеща себе в лицо холодной водой, убирая его утренний вид и придавая денной.
На кухне надрывался кенар Кирюша. Пел он уже давно, пел искренне и самозабвенно. Потому и жительство ему было определено на кухне, что сковородкам было наплевать, когда просыпается Кирюша.
Анна Павловна зашла на кухню и сказала Кирюше:
— Привет, как спалось?
Кенар зачвиркал и пустил переливы.
— Халтуришь, Кирюша, — сказала Анна Павловна. — Концовку проглатываешь. Давай-ка дополни.
Кирюша дополнил.
— Тобой займусь потом, жди, — пообещала Анна Павловна. И, поглядывая на часы, принялась готовить завтрак.
«Картошка, — думала она, — картошка на исходе. Значит, еще и картошку купить».
В три горла, всеми тремя аппаратами, зазвонил телефон. Чертыхнувшись, Анна Павловна мокрой рукой цапнула трубку. Буркнула:
— Да?
— Привет! Вот я и приехала!
— Уже? — изумилась Анна Павловна, хотя знать не знала, что ее лучшая подруга Татьяна куда-то уезжала. — Ну и как?
— Архипелаг понравился. Меня там ламы на улице поймали, я их заинтересовала, понимаешь?
— А зачем ты им?
— Я потом расскажу все в подробностях. Думаю, они почувствовали во мне что-то близкое. Я ведь теперь карму вижу.
— Да ну? — Анна Павловна почесала в затылке.
— Ты ведь ничего не знаешь, я тебе не успела рассказать. Я хожу в астрологический кружок.
— Это при Академии наук СССР? — сказала Анна Павловна.
— Ну тебя, Анна! Для тебя ничего святого нет. Тебе все смешки, а это очень серьезно. Я теперь не то что карму, могу увидеть скелет, все внутренности человека. Только от этого я очень устаю, напряжение требуется невероятное. Мы на кружке, перед занятиями, сначала десять минут расслабляемся. Полная прострация, мысли свободны, мышцы распущены. При этом освободившейся мыслью можешь витать где угодно, думай хоть о картошке.
— Вот я как раз своей освободившейся мыслью сейчас о ней и думаю, — сказала Анна Павловна.
— Можно и о грибах, например, почему тебе маринад в этом году не удался?
— Я в этом году грибы не мариновала. И кстати, очень об этом жалею. Не напоминай мне о больном, это не по-товарищески.
— Аня, с тобой просто нельзя разговаривать серьезно.
— Ты бы еще раньше позвонила, я бы с тобой и несерьезно разговаривать не стала. Ты уж лучше об архипелаге.
— А знаешь ли ты, что на этом архипелаге разводы были узаконены испокон веков?
— Да ты брось!
— Именно! Если у мужа не удается карьера, ну, там овцы в отаре дохнут, кони хромеют или неурожай, он мог в ту же секунду выгнать жену. У них так считается, чтобы тебе понятней было: муж — действие, дело, жена — мудрость, удачливость. Если удачи нет — меняй жену.
— А вот в этом что-то есть.
— Где бы ни была, сиди по левую сторону от мужа. Я тебе термины говорить не стану, ты ведь все равно не запомнишь…
— Да, ты мне на пальцах объясняй.
— Одним словом, твое воздействие на мужа должно идти с его левой стороны.
— У меня, Татьяна, это исключено. Мой как раз левым ухом не слышит. Мое воздействие на него идет с правой стороны.
— Это абсолютно неверно. Так они у нас из рук уйдут.
— Тань, мне сейчас некогда. Каждая минута рассчитана. Позвони завтра вечером, на сон грядущий. Бывай.
Анна Павловна нырнула в нижнее отделение кухонного стола, громыхнула кастрюлями, разыскивая нужную. В который раз посетовала про себя на тесноту, из-за которой всю утварь приходилось содержать в одном ящике. Тесно было ее размашистой душе в шестиметровой кухне, ой тесно!
— О, дайте, дайте мне свободу! — заголосила Анна Павловна, потому что заслышала движение в большой комнате, где спал ее муж, грохот сбитого стула и потом истошные проклятия.
— Где?! — вопль разъяренного вепря.
Анна Павловна влетела в комнату.
— Что?
— Тапочки.
— Вот.
Начинал посвистывать чайник. Анна Павловна кинулась на кухню.
— Где?! — сотрясся воздух.
Анна Павловна впорхнула обратно.
— Что?
— Носки.
Анна Павловна деловито прошлась по комнате.