Демин кивнул Живому на стул, но не успел Фомич и присесть, как Мотяков остановил его окриком:
- Куда! Ничего, постоишь... Не на чай пригласили небось. - Мотяков встал из-за стола; на нем были защитный френч и синие командирские галифе. Засунув руки в карманы, он петухом обошел вокруг Фомича и съязвил: - Курица мокрая... Еще бунтовать вздумал.
- А у вас здесь что, насест? Если вы кур собираете, - сказал Живой.
- Поговори у меня! - крикнул опять Мотяков и, подойдя к Демину, что-то зашептал ему на ухо.
Демин был высок и тощ, поэтому Мотяков тянулся на цыпочках, и его короткий широкий нос смешно задирался кверху.
"Как обнюхивает", - подумал, глядя на Мотякова, Фомич и усмехнулся.
Демин кивнул Мотякову маленькой сухой головой, Мотяков подошел к столу и застучал костяшками пальцев:
- Начнем! Тимошкин, на место!
Кругленький проворный секретарь райисполкома Тимошкин с желтым, как репа, лицом присел к столу по правую руку от Мотякова и с готовностью уставился на него своими выпуклыми рачьими глазами. Демин отошел к стенке и присел рядом с другими членами исполкома.
- Гузенков, давай, докладывай, - сказал Мотяков.
Михаил Михайлыч встал, расставил ноги в сапожищах, словно опробовал половицы, - выдержат ли? - вынул листок из блокнота и начал, поглядывая на Мотякова.
- Значит, после сентябрьского Пленума вся страна, можно сказать, напрягает усилие в деле подъема сельского хозяйства. Каждый колхозник должен самоотверженным трудом своим откликнуться на исторические решения Пленума. Но есть еще у нас иные-протчие элементы, которые в рабочее время ходят по лугам с ружьем и уток стреляют. Мало того, они подбивают на всякие противозаконные сделки неустойчивых женщин на ферме, которые по причине занятости не могут сами выкашивать телячьи делянки. И косят вместо них, а взамен берут пшеном и деньгами. Куда такое дело годится? Это ж возврат к единоличному строю... Мы не потерпим, чтобы нетрудовой элемент Кузькин разлагал наш колхоз. Либо пусть работает в колхозе, либо пусть уходит с нашей территории. Просим исполком утвердить решение нашего колхозного собрания об исключении Кузькина Федора Фомича.
Гузенков сел, а Мотяков злорадно посмотрел на Фомича:
- Ну, что теперь скажешь? Небось оправдываться начнешь?
- А чего мне оправдываться? Я не краду и не на казенных харчах живу, - сказал Фомич.
- Поговори у меня! - крикнул Мотяков.
- Дак вы меня зачем вызывали? Чтоб я молчал? Тогда нечего меня и спрашивать. Решайте как знаете.
- Да уж не спросим у тебя совета. Обломаем рога-то враз и навсегда. - Мотяков засмеялся, обнажив свои стальные зубы.
- Товарищ Кузькин, почему вы отказываетесь работать в колхозе? - вежливо спросил Демин тихим хрипловатым голосом.
Длинные белые пальцы он сцепил на колене и смотрел на Живого, слегка откинувшись назад.
- Я, товарищ Демин, от работы не отказываюсь. Цельный год проработал и получил из колхоза по двадцать одному грамму гречихи в день на рыло. А в колхозном инкубаторе по сорок граммов дают чистого пшена цыпленку.
- Скажи ты, какой мудрый! Развел тут высшую математику... - сказал Мотяков. - А я тебе политику напомню: работать надо было лучше. Понял? Распустились! Небось год назад и не пикнул бы. Права захотел. А я тебе обязанности напомню.
Демин обернулся к Мотякову и сказал тихо, будто извиняясь:
- Товарищ Мотяков, с этими методами кончать надо. С ними вы далеко не уедете.
- Уедем! - крикнул Мотяков.
Демин как бы от удивления вскинул голову и сказал иным тоном:
- Товарищ Мотяков!
- Ну, ну... - Мотяков что-то невнятное пробормотал себе под нос и уткнулся в стол.
- Так, значит, вы отказываетесь работать? - опять ровным голосом спросил Демин Кузькина.
- Я, товарищ Демин, работать не отказываюсь. Я только бесплатно не хочу работать. У меня пять человек детей, и сам я инвалид Отечественной войны.
- Видали! Он себе зарплату требует... Вот комиссар из "Красного лаптя", - засмеялся опять Мотяков. - Ты сначала урожай хороший вырасти, а потом деньги проси. Дармоед!
- А ты что за урожай вырастил? - спросил, озлобясь, Живой. - Или ты не жнешь, не сеешь, а только карман подставляешь?!
- Поговори у меня! - стукнул кулаком по столу Мотяков.
- Семен Иванович! Да успокойтесь, в конце концов. - Демин опять пристально, с выдержкой посмотрел на Мотякова.
Тот надулся и затих.
- Но ведь, товарищ Кузькин, не вы же один состоите в колхозе, и тем не менее вы один отказывались работать! - сказал Демин.
- Странный вопрос! - ответил Фомич. - А если я, к примеру, помирать не хочу? Или вы тоже скажете: не ты первый, не ты последний?
- Разумно, - усмехнулся Демин. - Но, товарищ Кузькин, надо же сообща болеть за свой колхоз.
- Мы болеем, - ответил Кузькин. - Да болезнь-то у нас разная. У меня брюхо сводит, а вот у Гузенкова голова с похмелья трещит.
- Давай без выпадов! Тоже критик нашелся, - не выдержал опять Мотяков.
- Но, товарищ Кузькин, почему у вас такой плохой колхоз? Кто же виноват?
- Война виновата, - сказал Мотяков.
Кузькин пристально, подражая Демину, поглядел на него:
- Война-то виновата... - и обернувшись к секретарю: - Вы, товарищ Демин, знаете, как у нас картошку потравили?
- Какую? - очнулся Гузенков.
- Семенную!
- Ну, ну? - заинтересованно подался Демин.
- Перебирали ее, перебирали - пошли на обед. Вернулись, а ее три коровы пожирают - хранилище проломили, прямо с неба сошли... Бока во разнесло.
- Как же так? - Демин глянул на Гузенкова.
Тот весь напыжился и только головой мотнул.
- Его работа, - сказал Кузькин. - Нагородили чурку на палку... Он плотников привозил. Премиальные платил им, быка съели. А хранилище слепили - свинья носом разворотит.
- А что потом с картошкой? - спросил Демин.
- Гузенков сказал: всю картошку перевезти в подвал к Воронину, к нашему бригадиру. Весна подошла - а Пашка Воронин и говорит: нету картошки, вся померзла.
- А вы писали куда-нибудь, в районные инстанции?
- Писал. А что толку? Писать в нашу районную инстанцию - это одно и то же, что на луну плевать.
- Кому это ты писал? - поднял голову Мотяков.
- Тебе, например.
- Мне? Не помню. - Он обернулся к Тимошкину: - Тимошкин, было?
- Не поступало, - выпалил тот.
- А это что? Не твоя подпись? - Кузькин вынул из кармана открытку и сунул ее Тимошкину. - У меня письмо с муд... уведомлением. Знаю, с кем дело имею.
Тимошкин покосился на открытку:
- Мою подпись надо еще документально доказать. А может быть, это подделка?
- А ну-ка? - Демин подошел к столу и взял открытку. - Товарищ Мотяков, в этом деле разобраться надо.
- Это само собой... Разберемся. Кто письмо потерял, кто факты извратил... Виноватых накажем.
Скрипнула дверь, вошла секретарша:
- Товарищ Демин, вас к телефону. Из обкома звонят.
- Хорошо!
Секретарша ушла.
Демин положил открытку перед Мотяковым.
- Так разберитесь, - и вышел.
- Чего с ним говорить! - махнул рукой Гузенков. - Известный элемент... отпетый.
- В тридцатом году я колхоз создавал, а вы, товарищ Гузенков, на готовенькое приехали. Еще неизвестно, чем вы-то занимались в тридцатом году.
- Мы тебя вызвали не отчитываться перед тобой! - оборвал Живого Мотяков. - А мозги тебе вправить враз и навсегда. Понял? Будешь в колхозе работать?!
- Бесплатно работать не стану.
- А что вы, собственно, хотите? - спросил Умняшкин.
- Выдайте мне паспорт. Я устроюсь на работу.
- Мы тебе не паспорт, а волчий билет выпишем, - сказал Мотяков. - Выйди в приемную! Когда надо - позовем.
Живой вышел.
- Ну, что с ним делать? - спросил Умняшкин, грузный немолодой человек с лицом сумрачным, усталым, с тем выражением насупленной серьезности, которое бывает у много проработавших сельских врачей.
- Дадим ему твердое задание... в виде двойного налога, - сказал Мотяков. - А там видно будет.