Песнь о земле в исполнении Кэтлин Ферриер я, пожалуй, еще принимаю, остальные же сочинения Малера отвергаю, они ничего не стоят и при более пристальном взгляде не выдерживают критики. По сравнению с ним Веберн может показаться гением, не говоря уж о Шёнберге или Берге. Нет. Малер — это конфуз. Он типичный композитор модного модерна; Малер гораздо хуже Брукнера, хотя у последнего немало кича, и этим он схож с Малером. В это время года Вена не может предложить человеку с высокими культурными запросами ничего интересного. Люди приезжие еще могут чем-то удовольствоваться, они пойдут в оперу независимо от того, что там дают, пусть даже какую-нибудь дрянь; они пойдут и на жуткий концерт, отобьют себе все ладоши и уж обязательно побывают в Естественно-историческом и Художественно-историческом музеях. Культурный голод у цивилизованного человечества огромен, но этим обусловлены определенные предрассудки, получившие распространение по всему миру. Вена слывет неким средоточием культурной жизни, сказал Регер, однако культуры в Вене почти уже нет, а со временем ее совсем не останется, тем не менее Вена будет по-прежнему считаться средоточием культурной жизни. Она всегда будет считаться средоточием культурной жизни, и чем меньше будет самой культурной жизни, тем громче будет слава Вены как средоточия культурной жизни. Скоро Вена лишится последних остатков культуры, сказал Регер. Австрийские правительства глупеют, со временем они наверняка добьются того, что страна лишится настоящей культуры, в ней наступит засилье дилетантов, сказал Регер. В Австрии складывается все более враждебное отношение к культуре, атмосфера враждебности сгущается с каждым годом, так что в недалеком будущем Австрия станет средоточием бескультурья. Но я не доживу до этого печального конца. Вы-то, пожалуй, доживете, сказал Регер, вы — да, а я уже нет, я слишком стар, поэтому не доживу до нашего окончательного упадка и бескультурья. Свет культуры угаснет в Австрии, говорю я вам, тупость, которая давно уже правит этой страной, погасит в недалеком будущем свет ее культуры. Тогда здесь воцарится мрак, сказал Регер. Но бесполезно бить тревогу, вас все равно никто не услышит, а если и услышит, то вы прослывете глупцом. Есть ли тогда смысл писать, например, для Таймс о том, что я думаю об Австрии, и о том, что с нею скоро станет? Смысла нет, ни малейшего. Жаль, что я не доживу до той поры, когда угаснет свет культуры и Австрия погрузится во мрак. Жаль, что я не смогу быть тому свидетелем. Вы, наверное, задаетесь вопросом, почему я пригласил вас сюда именно сейчас, в неурочный день? На то есть своя причина, однако я назову ее позднее. Пока я просто не могу сообразить, как изложить вам эту причину. Я непрерывно думаю об этом, но ничего не могу придумать. Я сижу здесь уже больше часа, ломаю себе голову, однако до сих пор ничего толкового не придумал. Иррзиглер может вам подтвердить, сказал Регер, что я сижу на моей скамье уже больше часа, ломая себе голову, как объяснить вам, почему я назначил встречу в Художественно-историческом музее в неурочный день, то есть сегодня, хотя мы виделись вчера. Но погодите, сказал Регер, погодите, дайте мне еще немного времени. Мы готовы порой совершить преступление, однако нам не хватает духу просто рассказать о нем. Дайте мне время успокоиться, сказал он, Иррзиглеру я уже обо всем сообщил, но вам пока ничего сообщить не могу, хотя действительно стыдно так робеть. Кстати, то, что я говорил вам вчера о Сонате бури, по- моему, небезынтересно, я даже уверен, что мои соображения о сонате довольно проницательны, однако они, вероятно, гораздо интереснее мне самому, нежели вам. Так бывает всегда, когда говоришь о чем-то, что тебя самого увлекает сильнее, чем того, кому мы со всей свойственной нам беззастенчивостью навязываем собственные взгляды. Да, вчера я навязывал вам собственный взгляд на так называемую Сонату бури. В развитие моих рассуждений об Искусстве фуги, сказал он, я счел необходимым заняться